Сольная партия
Шрифт:
– Договорились.
Морган, одетый в привезенные старшим сержантом старую шинель и твидовую кепку, вышел из машины и склонился над окном.
– Спасибо, Джок. А теперь убирайся, и подальше.
„Кортина" уехала. Морган поднял воротник шинели и направился к служебному входу. У статуи принца-консорта он остановился и огляделся вокруг. У крыльца стояли три полицейских в форме. У остальных дверей также расположилось по меньшей мере по одному полисмену. Всюду, куда ни падал его взгляд, он видел блестевшие под дождем форменные шлемы.
Вдруг
Морган метнулся через дорогу и замер в тени, отбрасываемой грузовиком, дожидаясь подходящего момента. Два молодых полисмена со смехом повернулись друг к другу. Грузчик с ящиком скрылся за поворотом. Не колеблясь ни секунды, Морган обогнул грузовик, подхватил следующий ящик и, водрузив его на плечо, устремился к двери.
Полицейские громко рассмеялись чему-то, но они уже остались позади. Оставив слева будочку вахтера, Морган свернул в коридор, следуя за впереди идущим грузчиком, который явно направлялся в один из баров концертного зала.
Приоткрытая дверь справа выходила на лестницу. Морган скользнул в нее, поставил ящик в темном уголке и оказался в одном из характерных для Алберт-Холл длинных извилистых коридоров. На противоположной двери виднелась табличка с надписью „Выход". Он открыл ее, переступил порог и оказался в начале прохода, упиравшегося в сцену. И его глазам наконец предстал Джон Микали.
Близился финал. Микали разминал пальцы в ожидании, пока оркестр исполнял главную тему. Он всей грудью втягивал воздух, готовясь к тому огромному физическому напряжению, которого требует от музыканта заключительная часть концерта.
Он, не отрываясь, смотрел на дирижера, дожидаясь сигнала, и вдруг за плечом Преви увидел, как в дальнем конце зала приоткрылась дверь и в проеме возникла фигура Моргана.
Потрясение было настолько велико, что на миг он замер, словно обратись в камень. Кэтрин Рили, не сводившая с него внимательных глаз, проследила направление его взгляда, но к тому моменту Морган уже шагнул назад и прикрыл за собой дверь.
„Боже, – подумал Микали. – Он жив. Ухитрился выжить, скотина, и вот теперь пришел за мной". В голове его промелькнула строчка из японского стихотворения: „Никто так не одинок, как самурай. Возможно, только тигр в гуще джунглей".
Он не испугался, напротив – преисполнился злобной радости и какого-то странного восторга. Преви резко кивнул, и Микали, как солдат в атаку, бросился в финал концерта, который, при всем богатстве своего репертуара, любил больше всего. Никогда в жизни он не играл так великолепно.
Когда отзвучали последние аккорды, зал сотрясся от аплодисментов такой силы, каких ему ни разу еще не доводилось слышать за всю карьеру музыканта.
Он глянул в ложу. Кэтрин Рили стояла, вцепившись в перила и не отводя от него потрясенного взгляда. И тут Преви подхватил Джона под локоть и увлек за кулисы.
У порога „Зеленой комнаты" стоял администратор с двумя бокалами шампанского в руках.
– В жизни не слышал ничего подобного, – объявил он, в то время как зрители принялись скандировать имя пианиста.
Микали отпил шампанского и с легкой усмешкой спросил:
– Я хорошо играл, маэстро, или только местами?
Преви, сам немало взволнованный, поднял бокал.
– Друг мой, в жизни время от времени случаются великие мгновения. Сегодня, бесспорно, был один из них. Примите мою глубочайшую признательность.
Микали улыбнулся, отпил шампанского и бросил взгляд через плечо туда, где смыкались два коридора. Где-то там в лабиринте огромного здания, скрывался Морган. Возможно даже, он притаился вон в том темном углу.
Тогда, на вилле, он сказал, что хочет рассчитаться с Микали лично. Не было оснований полагать, что он изменил свое намерение. В конце концов с тех пор ничего не изменилось.
Зал шумел все требовательнее.
– Пошли, Джон, – сказал Преви. – Если мы не вернемся, они полезут на сцену.
Когда они снова возникли в свете юпитеров, зрители принялись выкрикивать имя пианиста и на сцену обрушился поток цветов, студенческих шарфов и шляп. Зал аплодировал стоя, преисполненный благодарности за соучастие в великом событии.
Джон с улыбкой раскланялся, помахал публике, послал Кэтрин Рили воздушный поцелуй. Но его ни на миг не покидала одна-единственная мысль: уйти со сцены можно только через коридор, в конце которого ждет Морган – наверняка ждет.
И вдруг его осенило. Он повернулся, пожал руку первой скрипке и, сделав несколько шагов, оказался на краю сцены. Под ним, на глубине четырех метров, шел проход между креслами, ведущий в главное фойе.
Микали наклонился вперед и, обращаясь к ближайшим к нему зрителям, воскликнул: – Вы прекрасны! Никакие слова не в силах описать моих чувств. Я больше не в силах справляться с волнением.
Он поставил ногу на край сцены и – провалился. В зале раздались вскрики, тут же сменившиеся громовым хохотом. Микали удачно приземлился. Хлопнула дверь, и он исчез.
Теперь хохотали и аплодировали все, даже оркестранты, ибо за всю историю Королевского Алберт-Холла никогда еще ведущий исполнитель не покидал сцену столь необычным образом.
В фойе никого не было, но с минуты на минуту в него хлынет народ, направляясь в буфеты в перерыве между отделениями. Он свернул в третью по счету дверь и выбежал на лестницу, ведущую к запасному выходу. У ее подножья Гарри Бейкер разговаривал с двумя полицейскими. Микали сразу же узнал его и, развернувшись, взбежал вверх по ступенькам.