Солнце любви [Киноновеллы. Сборник]

Киле Пётр

АЛИСА. Не выдумывает?

ОЛЬГА. Мы едва знакомы. Зачем ей заговаривать со мной о нем? Зачем лгать? Но и гадать тут нечего. Я прямо спрошу у него, и станет все ясно. Но и так уже все ясно. Я - Чайка! Это больше, чем метафора из пьесы.

АЛИСА. Что?

ОЛЬГА. Мне лучше уйти.

Входит Гумилев с надменным видом и проходит мимо Ольги Высотской. Ольга опускается на диван, тут же поднимается и идет к выходу. Алиса бросается за Гумилевым.

Хор обнаруживает неладное и сбегается, сводя Гумилева с Ольгой Высотской.

В кабинете Пронина Гумилев и Ольга Высотская.

ОЛЬГА.

Что сказала мне Паллада Олимповна, правда?

ГУМИЛЕВ. Я не знаю, что она сказала. В любом случае, это какой-нибудь вздор. В сплетнях разбираться не стану.

ОЛЬГА. Значит, это правда.

ГУМИЛЕВ. Не стану обсуждать.

ОЛЬГА. И не надо.

Гумилев делает движение поцеловать ее в голову, взять ее руку, но в испуге и с чувством отвращения к самому себе замирает...

ОЛЬГА. Два слова на прощанье. Я верила, любила, но ухожу, не веря, не любя... Погибну, может быть, но отрекаюсь от тебя навеки.

Ольга в простом и темном платье, со скорбным лицом взглядывает на него последний раз и уходит.

Гумилев вздыхает с облегчением и смотрит с удовольствием на афишу с изображением льва.

ГУМИЛЕВ. Прочь отсюда. О, муза дальних странствий!

Хор заполняет сцену с пятнами света, где возникают то Ольга на фоне видов Москвы, то Гумилев, одетый, как англичанин, на фоне моря и пальм, то Анна Ахматова на фоне видов Екатерининского парка в Царском Селе, - все завершается маршем во славу музы дальних странствий.

ХОР Когда любовь без цели, Как песни, что мы пели, Уносится, как сон, И светел небосклон, Свобода у порога, Зовет нас в даль дорога. Но сердце пополам В тоске по вешним снам. О, горестная мука, Измена и разлука! Вся жизнь - как свет ночей. Но лишь звончей, звончей Ликующие стансы У музы дальних странствий

Хор в пляске словно возносится все выше и выше в ночь к звездам поверх пальм..

Вечерний Петербург с ярким электрическим сиянием фонарей, витрин и трамваев, настоящих островков света в сумерках улиц...

Всеволод Князев в плаще и цилиндре у фонарного столба... Несколько девушек из Хора, проходя мимо, со смехом останавливаются.

ЛИКА. Всеволод!

ТАТА. Гусар. Поэт. Значит, влюбленный. Только, увы, красавица замужем.

ЛАРА. Не в том беда, красавица непостоянна, то Фея она, то Галатея, то Коломбина... Драматическая актриса, певица, танцовщица и ваянием увлекается, и стихи пишет... Словом, волшебница.

ТАТА. Влюбленный в нее, он вдвойне и втройне счастлив?

ЛИКА. Влюбленный в нее, он вдвойне и втройне несчастлив.

ЛАРА. Всеволод! Здесь ваш пост?

КНЯЗЕВ. Мне сказали, она на балу в великокняжеском дворце, где присутствует и государь; она спляшет там «Русскую»...

ЛАРА. Хочешь

заглянуть на бал?

КНЯЗЕВ. О, нет! Меня тотчас арестуют и посадят, хорошо еще, в гауптвахту. Мне достаточно увидеть два-три ее шага до двери, пленительных, как ее улыбка, чтобы почувствовать себя на седьмом небе.

ЛАРА. Или в аду.

ЛИКА. О, Сивилла, помолчи!

ЛАРА. Ну, так, смотрите в яви!

ТАТА. Что это?!

ЛАРА. Вы видите то, что вижу я при свете бытия.

ХОР Дворец в амурах и наядах, В великолепнейших нарядах Вельмож, военных, светских дам, И государь недвижный там. Захвачена вся пляской, Танцовщица исходит лаской. (Пугается.) При блеске электрических свечей Прозрачна кожа до костей. О, Боже! Боже! Вся жизнь как смерти ложе. Великолепный маскарад - Как смерти неизбывной сад. (Видение исчезает.) Нет, с нами юность наша, Как жизни полной чаша!

Разносится рожок автомобиля, Хор отступает, стараясь увести гусара.. Подъезжает автомобиль; Неизвестный и Ольга Глебова как Арлекин и Коломбина прощаются у двери - с объятиями и поцелуями.

Всеволод Князев прячется за столб и убегает прочь.

Эмблема кабаре спадает, как занавес. В гостиной накрывают стол. Там распоряжаются Пронин и Кузьмич.

В полутемном зале со сценой Кузмин и Князев.

КУЗМИН. Милый друг, ты ведешь себя, как капризный ребенок, которого приголубила женщина против его воли. Ты в обиде, когда должен радоваться.

КНЯЗЕВ. Чему?

КУЗМИН. Ты получил все, чего может пожелать мужчина в твоем возрасте.

КНЯЗЕВ. Я получил все?! Черт возьми! Да, знаете ли вы, о чем говорите!

КУЗМИН. Ну, ну, ну. Мне ведомо все. И я попадал в переплет, в каком оказались вы.

КНЯЗЕВ. Допускаю. Вы всеобщий баловень... и мужчин, и женщин...

КУЗМИН. Я так не думаю. Я ныне таков, каким себя поставил перед людьми и судьбой. Я вступал в жизнь... пасынком и природы, и культуры, поскольку родился в старообрядческой семье.

КНЯЗЕВ. Как!

КУЗМИН. Никакой беды в том нет. Мои нравственные начала - оттуда. Но мир вокруг нас изменился, особенно в России, нас всех потянуло к свету, к познанию премудрости земной, к творчеству. Я учился в классической гимназии в Петербурге, судьбе было так угодно. Во мне рано пробудился дар к музыке и к поэзии. И все же уже студентом консерватории я готов был уйти в леса, в скит, окунуться, вместо музыки и современной суеты, в благоговейное созерцание природы. Здоровье подкачало. И уроками музыки зарабатывать уже не было сил. Не закончив консерватории, по обстоятельствам, не зависящим от меня, я не мог уйти в скит. Это значило бы сразу лечь в могилу.