Солнце в рюкзаке
Шрифт:
Два. Меня отбросило в сторону и засыпало песком.
Три. Здание лишилось крыши — она поднялась над ним, завалилась набок и вдруг развалилась в щепки. Стены дрогнули. Надпись рухнула единым куском, а за ней появились оранжевые языки пламени.
«Король» отошел еще немного и снова выстрелил. Четыре. Пять.
Я устал считать, повернулся на спину и смотрел в небо, а «Король», стоя на месте с непреклонностью Лайнмена, все палил и палил до тех пор, пока не осталось ни единой целой доски, — и все ушло в черно-рыжие огненные лохмотья.
— Оставайтесь
Меня хватило на пять минут. Потом я вспомнил про Лайна, поднялся и побрел к «Пыжу».
Наушник в шлеме шелкнул:
— Раннинг. Я сказал — на месте оставаться.
— Квоттербек, я Раннинг, — отозвался я, не в силах удивляться или радоваться. — У меня тут Лайн…
— Я знаю, — помолчав, ответил Квоттербек. — Стой на месте. Это приказ.
Я поднял глаза и увидел его — он шел навстречу, выпрямленный и угрожающий. Не знаю, как толком объяснить, но было понятно — он просто хочет прикончить меня собственными руками. Это в движениях, в глазах.
Приказ приказом, но я развернулся и побежал, автоматически выбрав стиль бега, при котором песок не преграда скорости. Скинув все болевые ощущения, на полной экономии дыхания я рванулся с низкого старта и за несколько секунд уже полностью взял себя под контроль.
Квоттербек сказал в наушник что-то из репертуара Гордого.
Пожарище и гарь оказались далеко позади — еще немного, и скроются за горизонтом, и я сам скроюсь в какую-нибудь нору и попробую через связь доказать Квоттербеку, что не настолько никчемен, как ему кажется: да, потерял Лайна, да, сорвался на болельщиках, слил уйму очков, да, погубил уйму беспомощных людей, опять спутался с Эбами, но…
Чем дольше я рассуждал, тем больше понимал, что никакого «но» быть не может. Квоттербек прикончит меня и поступит очень правильно.
И все же — куда бы забиться? Я хотя бы успею ему сказать, что он был причиной того, что я чувствую странное тепло в груди, маленькое, но честное. Что я рад. Что я горд тем, что дошел с ним до четвертой линии.
Песок закончился. Полетела какая-то мелкая пыль на хорошо утоптанной земле. Я смог бежать быстрее и, стремясь выиграть время, пошел на такой разгон, который мог выдержать не более пяти минут — бесценное время.
Укрытия нигде не предвиделось, но это тоже было делом времени и…
И он налетел сзади и сбил меня с ног. Вместе мы пропахали метров десять, не в силах преодолеть инерцию. По горячей земле скатились вниз, к кромке жирного неподвижного моря, и там Квоттербек распял меня одной рукой, а второй стащил с себя и откинул в сторону шлем. Дышал он так же, как и я, — глубоко и ровно, в тот же ритм.
— Раннинг, — выдохнул он, — я тебя прикончу.
Мне и ответить-то было нечего, поэтому я просто лежал и смотрел на него. Догадка, которая мелькнула у меня тогда, была слишком невероятной,
Священные Служители, а почему такая суета? Не верится? Вот и я не верил.
Андрею пришлось оборвать его рассказ. Картина на экранах медицинского оборудования была настолько плачевной, что непонятно, за что хвататься: стимуляторы, обезболивающее, адреналин?
— Останавливаем, — сказал он и поднял руку. — Перерыв.
— Это черт знает что такое… — прошептал у его плеча Фред, дрожащими руками запихивая в рот мятную конфету. — Ты представляешь, что будет, если это вылезет наружу?
— Он врет, — сказала Анечка. — Кофе?
В руке она держала стаканчик с молочной пышной пеной.
— Невозможно, — сказал безымянный лингвист, забирая у нее стаканчик волосатой костистой лапой. — Я гарантирую… нет колебаний на приборах. Врать он не может.
— Внимание, — чистым женским голосом объявил динамик. — Расследование переходит в категорию «А-12». Внимание…
— Понеслась, — мрачно сказал Андрей. — Какая разница — врет он или нет? Нас запаковали.
Анечка тряхнула блестящей челкой.
— Правильно, — сказала она. — Основное Правило пересматривают по инерции — остатки серий того времени остались только в запасниках… И размораживать их никто уже не будет.
— Да, — согласился Андрей. — Только… если его Квоттербек действительно генетически являлся Раннингом, то это значит — они могли развиваться и выходить за свои рамки. Это человеческая черта, Аня. Хочешь поспорить?
— Потом, — ответила она и показала кончик розового языка.
— Эба, — назидательно сказал Фред, — прекратите… на рабочем месте.
— А еще это значит, что мы должны прекратить допрос и дать ему умереть.
— Нет, — запротестовал лингвист, — материала мало. Основное Правило остается прежним… без паники, доктор, такое открытие могло быть решающим двести пятьдесят-триста лет назад, а сейчас — леди права, — последние серии давно уже просто исполнители.
— Откуда вы знаете, что у них творится в голове? — вдруг задумчиво сказал Фред и всей пятерней почесал жесткую короткую бороду.
— Фу, — сказала Анечка. — Что будет, если Костюченко узнает… он и так как акула вокруг лаборатории вьется. Психологию Игроков сочиняет.
— Категория «А-12», — напомнил Фред и посмотрел на замершего в колбе Раннинга.
Тот, мученически вывернув руки, висел в плотных пластах синеватой жидкости и смотрел вниз осмысленными ясными глазами.
— Бедный, — снова сказала Анечка. Раннинг перевел взгляд, и она вдруг отступила, уронив свой стаканчик. Темные кофейные брызги ударились в белоснежную ткань халата.
— Начали! — выкрикнул Андрей, зафиксировав улучшение.
Анечка молчала, растерянно разглядывая халат. Лингвист тоже молчал. Фред ожесточенно чесал бороду и делал вид, что занят этим безмерно.