Солнечная ночь
Шрифт:
— Ты что, взбесилась? — прошептал я.
— В чем дело? — удивилась Гулико.
— На кого ты похожа?
— Что, разве не хороша?
— Уйди сейчас же ,перемени платье!
— Почему, милый? Ведь тебе нравятся такие женщины?.. Официант!
— Слушаю, сударыня!
— Коньяк, шампанское, три табака! Быстро!
— И милиционера! — добавил Гурам. — Я не плачу! Так и знай!
Официант заколебался.
— Коньяк, шампанское, три табака! — повторила Гулико.
Официант
— Что с тобой происходит, Гулико? — спросил я и скосил глаза на Лию.
Она держала в руке бокал с шампанским и, улыбаясь, смотрела на нас.
— Если я мешаю, могу уйти!
— Сиди, пожалуйста, но веди себя прилично!
— Разве я в чем-нибудь провинилась, Гурам?
— Что ты, наоборот!
Официант подал заказ. Гулико разлила коньяк.
— За красивых женщин, за стройных, красивых и страстных женщин! — сказала она, чокнулась со мной и залпом осушила рюмку.
Сгорая от стыда, я тоже выпил.
— За Гулико! — сказал Гурам.
— Не за меня, а за красивых женщин! — поправила Гулико и опять наполнила рюмки.
— Гулико, ангел мой, знаешь ли ты, сколько стоит этот коньяк? — спросил Гурам, разглядывая бутылку.
— Миллион!
— Чуть меньше.
— Полмиллиона!
— Точно.
— И что же?
— Где их взять — полмиллиона?
— Темур заплатит.
Я даже не улыбнулся. Предчувствие назревающего скандала сковало меня. Парень, сидевший за соседним столом, встал и направился к нам.
— Извините, ребята, — сказал он и поклонился. — Гульнара Давидовна Цибадзе, студентка третьего курса экономического факультета, это вы? Вот ваш студбилет. — Он протянул Гулико книжечку.
— Благодарю вас. Присаживайтесь, — попросила Гулико.
— Спасибо, меня ждут, — поклонился парень.
— Темо, попроси товарища!
— Выпейте с нами рюмку! — процедил я сквозь зубы.
— Это мой Темур, — представила меня Гулико. — Это Гурам Чичинадзе, критик и поэт. «Никорцминду» читали?
— Н-нет.
— Его стихотворение, — сказала Гулико и рассмеялась.
— Очень приятно. За ваше здоровье.
— Как вас зовут? — спросила Гулико.
— Авто.
— О, Автандил — хорошее имя. Моего жениха зовут Теймуразом. Скажите, это ваша жена?
— Нет, — замялся Авто.
— Вашего друга? — не отставала Гулико.
— Нет.
— Чья же?
— Извините, я должен покинуть вас, — заторопился Авто.
— Значит, эта женщина ничья? Слышишь, Темо, она ничья!
— Гулико! — Я был вне себя от злости.
— До свидания, большое вам спасибо! — Авто быстро опрокинул в рот рюмку и удалился.
Я посмотрел на Лию. Она сидела, опустив голову, красная как мак, и нервно комкала коробку от сигарет.
— Как тебе не стыдно! — набросился я на Гулико. — Она же все слышала!
Гулико пропустила мои слова мимо ушей и обратилась к Гураму:
— Да здравствуют идиоты, симпатичные идиоты! За моего Темура, симпатичнейшего из симпатичнейших идиотов! Такого червонного идиота еще не помнит история.
— Гулико, ты пьяна! — сказал Гурам.
Лия и сопровождавшие ее парни покинули кафе.
— А ты — болван! Оба вы друг друга стоите! — выпалила Гулико.
— Хватит! — рассердился я и встал. — Что люди подумают?
— Не волнуйся, пожалуйста! — Гулико вынула из сумки четыре сторублевые бумажки и небрежно бросила их на стол. — Сегодня получила деньги, мама прислала. Осталось еще двести...
Она встала и быстро направилась к выходу.
— Проводи ее, ради бога! — сказал я Гураму.
Гурам последовал за Гулико. Я встал и, чувствуя на себе взгляды сидевших за столиками людей, подошел к Дурсуну.
— Здравствуй, дядя Дурсун!
— Садись!
— Все кофе и кофе! Нельзя пить столько кофе, дядя Дурсун, — убьет!
— Блажен принявший смерть от любимой.
— Кто это сказал?
— Неважно кто. Сказал правду.
— Коньяк и кофе! — крикнул я официанту.
Через две минуты кофе и коньяк стояли па столе. Я наполнил стакан и протянул Дурсуну. Он молча выпил, потом еще и еще. Бутылка почти опустела. Я выпил свой кофе и опрокинул чашку на блюдечко.
— Погадай мне, дядя Дурсун!
— Не могу.
— Почему?
— Не умею гадать.
— Кто же умеет как не ты?..
— Ни я, ни другие.
— Ведь гадаешь же людям?
— Обманываю их.
— А себя?
— Себя не обманешь. Потому и сижу здесь.
— Так обмани меня!
— Не могу.
— Почему?
— Тебя нельзя обмануть. Глаза у тебя чистые... Пойду я. — Дурсун встал.
— Погоди! — усадил я его. — Погадай, прошу тебя!
— Хорошо, будь по-твоему... Где ты живешь?
— В Тбилиси.
— Я сам вижу, что ты не здешний. Но Тбилиси — не адрес. Где ты живешь здесь, в Батуми?
— В гостинице.
— Что же тебе от меня нужно?
— От тебя — ничего, дядя Дурсун.
— Так оставь меня в покое!
— Почему ты не хочешь погадать мне?
— Сказал ведь: не хочу обманывать.
— Обмани!
Дурсун наклонил голову. Он долго молчал. Потом взял в руки блюдечко и заговорил глухим, надтреснутым голосом, от которого у меня невольно сжалось сердце: