Солнечная Сторона
Шрифт:
Последняя его фраза зацепила меня, причем не меньше, чем весь остальной рассказ. Не знаю, что на меня повлияло: то ли феерическая романтичность звездной ночи, то ли гипнотическое воздействие костра, то ли потрясающая живописность рассказа, то ли все это вместе взятое, подкрепленное самой банальной заторможенностью от бессонной ночи, но я к этому времени находился в сильном смятении. Во мне боролись два чувства. Разум отказывался верить всему, что рассказывалось, но нутром я уже всецело жил этой невероятной историей. И потому, едва Дар коснулся сферы точной науки, мой недоверчивый разум всколыхнулся. Слова о превращающейся в свет гравитации вообще ударили меня словно обухом по голове. Вот тут можно будет, — шепнул кто-то во мне, — либо рассеять все иллюзии насчет истинности рассказа, либо… (в голове просто
— Ну что ж, — нехотя сказал Дар, — поговорим о гравитации…
Он потупил взор, и мне показалось, что он понял, с каким умыслом я задал свой вопрос.
VIII
— Гравитация… — начал Дар и тут же замолк.
— Гравитация… — повторил он через некоторое время. — Как мало мы знаем о ней.
Он еще немного помолчал и затем продолжил.
— Мы как-то легко говорим о том, что она может быть разной, иметь разные плотности. О том, что к центру Солнца она увеличивается, говорим так просто, будто речь идет о сгущающемся тумане. Помню, еще Джек Лондон в одном своем рассказе нечто подобное говорил о заполярном морозе. В представлении людей, — писал он, — мороз выражается просто в цифрах: минус тридцать градусов, минус сорок, минус пятьдесят. Его герой так и рассуждал: «Что такое минус пятьдесят? Это всего лишь на десять делений по градуснику ниже минус сорока». Однако оказалось, что в минус пятьдесят мороз обретает совсем иное качество. Это совсем другой мороз. В итоге, такой арифметический подход к пониманию мороза привел героя рассказа к страшному финалу.
То же самое можно сказать и о гравитации. Точнее говоря, о гравитации в недрах звезд. Гравитация на их глубинах — это совсем иное качество материи.
Сегодня существует глубокое заблуждение насчет природы солнечного излучения, — переключился вдруг Дар. — Полагают, что оно носит термоядерный характер. На самом деле, главным источником всякого звездного излучения является гравитация, точнее говоря, сильный перепад плотности гравитационного поля между центральными и приповерхностными областями звезды. В земных условиях, где гравитационное поле по сравнению с солнечным просто ничтожно, этот перепад практически не проявляет себя. На звезде же все иначе. Собственно говоря, там, в сильных гравитационных полях, начинают наглядно проявлять себя некоторые фундаментальные свойства материи.
Ведь что такое материя? — Дар покосился на меня, словно проверяя мою реакцию. — Это нечто единое и неразрывное. И пустота, и частицы, и поля как бы сотканы из одного общего материала. Всю вселенную можно представить себе как единую ткань. Можно представить себе, что всякая ее элементарная частица — это не есть что-то обособленное от окружающего ее мира и пространства, а есть нечто, сотканное им. Никакую ее часть нельзя вырвать из общей ткани и перенести куда-нибудь за ее пределы. Но если представить частицу в виде узелка, который вяжется из волокон окружающей ткани, то в зависимости от плотности этой ткани может оказаться разным качество нитей, из которых он связан. Внутри звезды, где плотность ткани высока, частица вяжется из грубых нитей, а в пустом межпланетном пространстве, где плотность низка, она сплетается из тонких нитей. В то же время одна и та же частица на любой ткани вяжется одним и тем же способом, в этом она и проявляет свою индивидуальность. Это как неизменный почерк у человека, чем бы он ни писал: хоть шариковой ручкой, хоть пожарным шлангом. И потому легко увидеть, что, например, протон, связанный из грубых нитей в сильном гравитационном поле внутри звезды, будет похож на протон, который связан из более слабых нитей где-нибудь на Земле, хотя все же он будет не такой. Это два узелка одной и той же конфигурации, но один крупнее, а другой меньше. Отличаются даже протоны внутри одной звезды, поскольку плотности полей в ее центральной части намного выше, чем в приповерхностном слое светила… Вот что означает разная гравитация.
Дар на мгновение замолчал, бросив на меня короткий нахмуренный взгляд. У меня, наверное, вытянулось лицо. Такое я слышал впервые.
— Если аналогия с тканью кажется надуманной, — буркнул он, — можете представить себе частицу, как сгусток окружающего ее поля. Картина будет похожей.
— А теперь представьте
Я часто говорил о том, что наша лайкуна кружила только в приповерхностном слое светила, и что мы сами тоже не могли опуститься к плотным солнечным недрам, что там плотность гравитационного поля настолько велика, что сама материя обретает новое качество. Теперь могу объяснить это немного поподробнее. Опустившись туда, вы оказались бы будто совсем в другом мире. Но не думайте, что большая гравитация просто начала бы плющить вас, и что от этого можно было бы найти спасение в чем-то вроде батискафа для наших земных глубоководных морей. Нет! Все гораздо сложнее. Там все протоны и электроны имеют совершенно другой вес, чем те, из которых состоите вы. Чтобы прийти в соответствие с окружающими плотностями полей, материальная ткань вашего тела потребовала бы срочной перестройки составляющих ее частиц. Началось бы интенсивное внутреннее излучение. Однако не всякая перестройка частиц идет в нужном направлении. Ваше тело было бы просто уничтожено изнутри своими же распадающимися протонами и электронами.
Такова природа и звездного свечения. Термоядерные реакции в звездах происходят лишь как побочные, сопутствующие, они не являются для звезд основными. Основное излучение исходит из солнечных конвективных потоков. Они выбрасывают из солнечных глубин большие массы вещества, огромное количество частиц, которые, попадая в новое, разреженное для них окружение, перестраивают свои энергетические спектры и испускают в пространство энергию, которой обладали в центре звезды — в поле высокой гравитационной плотности. Чаще всего эти массы солнечного вещества поднимаются в виде доменов.
Домен — особое образование. Образно говоря, поднимаясь вверх, он какое-то время удерживает внутри себя поле солнечных недр, сохраняет образовавшую его ткань. То есть внутри него какое-то время сохраняется та плотность поля, какую он имел в солнечных глубинах. Именно эта плотность гравитационного поля разрушающе действует на наши гравифоны, которые сконструированы в более слабых плотностях полей. Конечно, грависветовое излучение начинается в домене еще глубоко в солнечных недрах, но там оно носит стохастический характер и имеет свой период полураспада, однако, выходя к поверхности, всякий домен взрывается. Составляющие его частицы выбрасывают в пространство избыток энергии, которую они принесли из глубин. В просторы вселенной устремляются грависветовые всплески, на планетах ускоряются процессы, имеющие стохастический, то есть вероятностный характер, учащаются катастрофы, вспыхивают эпидемии, гравитационные импульсы воздействуют на самые глубинные процессы, протекающие в ядрах атомов, ускоряя атомные часы…
— Колоссально! — не выдержал я.
Несмотря на то, что возглас мой был вполне искренним, сомнения мои окончательно развеялись. И отнюдь не в пользу Дара. Да, как рассказчик он был, конечно, великолепен, но во всем остальном, увы…
Дело в том, что некоторое отношение к физике я имею и, вообще-то, знаком с теорией звездного излучения. Все, что рассказал Дар, не укладывалось не то что бы в какую-нибудь известную научную теорию, но даже в самые дерзкие существующие гипотезы о Солнце и об элементарных частицах. В физике микромира действуют несколько законов сохранения, о которых, как я успел уловить из рассказа Дара, он просто забыл.
— Вы понимаете, — сказал я ему, — что те реакции, о которых Вы говорите, просто запрещены законами физики. Ведь есть же законы сохранения симметрии, четности, барионных, лептонных зарядов… Протон не может просто так взять и излучить…
— Но я же не сказал, — как-то неохотно возразил Дар, — что он просто так излучает. Там происходит целая серия взаимодействий с другими частицами, сложная цепочка фазовых переходов. И потом, мы же ведь еще в школе проходили пределы применимости законов сохранения…