Солнечная Сторона
Шрифт:
Лайкуна представляла собой огромную полость, созданную в солнечных недрах. Стены и куполообразный потолок лайкуны, раздвинутые на несколько километров, были лишены четких очертаний. Здания, в которых жили и работали люди, были рассыпаны по лайкуне и имели самые разнообразные затейливые формы. Между собой здания соединялись ровными дорожками, в которых, впрочем, не было никакого смысла. Люди перемещались внутри лайкуны «по воздуху», и дорожки имели чисто символическое значение — как дань нашему человеческому обыкновению. Вдали виднелось несколько парящих над домами квоцибелей (или как их здесь проще называли, квоцей) — дисковидных летательных аппаратов, предназначенных только для перемещения внутри лайкуны.
Неожиданно рядом с нами из клубящейся плазмы всплыл один такой
VI
Семь лет назад я прибыл сюда на месячную школьную практику. Да, я тогда был еще подростком, мне было четырнадцать лет. Нас было двадцать мальчишек и девчонок, которых собирали по всем планетам солнечной системы. Попасть сюда было вершиной мечтаний каждого школьника. Дело в том, что, хотя Солнце осваивали уже больше столетия, учащихся возили сюда очень редко. Наше светило еще недостаточно было изучено, и всякий риск старались исключать. Для школьных путешествий выбирали годы спокойного Солнца, и, тем не менее, каждая поездка сопровождалась массой предосторожностей. Мы попали под бдительное око здешних работников.
Работало тогда на станции около полусотни человек. Каждого из нас «прикрепили» к кому-нибудь из взрослых. Я достался Аиюнне…
Дар неожиданно замолк. Я поднял на него удивленный взгляд.
— Как вы сказали? — переспросил я.
— Аиюн-не, — по лицу Дара пробежала грустная улыбка. — Так звали эту девушку…
(Я сейчас, когда пишу эти строчки, испытываю некоторое затруднение. Я не могу письменно передать то слово, которое произнес Дар. Звуки «а», «и», «ю» он выговорил слитно, как единый, и, надо сказать, очень мелодичный звук. Удвоенное «нн» завершало его словно легкое колыхание струны… Как ни силен наш письменный язык, но это слово одолеть он не может… Поэтому далее я буду, сокращая, писать ее имя как Юнна).
Дар сидел, глядя в огонь, и задумчиво едва заметно улыбался. Он будто забыл обо мне.
Меня понемногу начало разбирать нетерпение. Я буркнул нечто нечленораздельное. Дар не шелохнулся…
— Ох, помню, как я напыжился тогда, — продолжил он после некоторого молчания, — когда на вводном собрании нам зачитали список кураторов. Выбор для меня, для мальчишки, оказался очень досадный. Меня приставили к молодой начинающей сотруднице. Почти всем моим одноклассникам достались здешние корифеи, и они раздулись от важности. Я же стал предметом их насмешек.
Но так продолжалось только до той минуты, пока Юнна не вышла к нам. Перед нами предстала ослепительно красивая девушка.
— Нет, — сказал Дар после небольшой паузы, — сказать, что она была потрясающе красивой, мало. Если бы я не знал, кто она такая, и случайно встретил ее где-нибудь на Солнце, я бы решил, что передо мной самое настоящее солнечное создание…
Дар улыбнулся.
— Как сказочная русалка — порождение морской пены, так и она словно была вылеплена из маленького кусочка солнца…
Он еще раз замолчал, мечтательно задумавшись.
— Легкая, воздушная, сказочная златовласка, — растянуто проговорил он. — Едва она вошла, как наши мальчишки, поддразнившие меня, враз стали косноязычными. Девчонки заворожились ею…
Когда на следующий день мы расходились на индивидуальную практику, мои одноклассники принялись многозначительно мне подмигивать. Конечно, это было совсем не то подмигивание, каким сопровождают удачливых юношей, это были довольно-таки глупые мальчишеские насмешки, и я, тоже еще мальчишка, испытывал двоякое чувство. С одной стороны, насмешки вызвали во мне неловкое стеснение. С другой стороны, я шел за ней с незнакомым мне прежде волнением.
В течение нескольких первых занятий я был словно под наваждением. Меня натурально преследовало желание убедиться, живой ли она человек, и я периодически ловил себя на том, что присматриваюсь к ней, будто
Впрочем, продолжалось это недолго и прошло не без участия самой Юнны.
— Скажи мне честно, — с хитрой доверительностью спросила она меня на первом занятии, — ты завидуешь своим однокашникам за то, что им достались здешние доктора и магистры?
— Не надо! — не дожидаясь моего ответа, она перешла на заговорщицкий шепот. — Не завидуй! Представляешь, какую скукотищу им придется здесь перенести, а на Солнце можно так здорово подурачиться. Я надеюсь, ты не бука какая-нибудь?
Такого поворота я не ожидал и не сразу одолел растерянность. Но в конце концов я ей дал понять, что я, конечно, не бука, и даже отпустил какую-то шутку в адрес своих разважничавшихся одноклассников.
— Ну и чудно! — с восторгом воскликнула она и взъерошила мои волосы.
Ее жест получился совсем не учительским, она взлохматила мне голову как давняя подруга. И все же, несмотря на то, что она так запросто, по-ребячески поступила, прикосновение такой неземной красавицы всколыхнуло все мое существо. Жар благоговения охватил меня, и я, наверное, густо покраснел. Однако она этого не заметила.
— Может быть, тебе на Солнце не доведется больше быть, — сказала она, — а потому используй момент. У докторов и на Земле можно будет поучиться…
И мы вовсю «использовали момент». Мы действительно дурачились. Она не столько преподавала мне практику солнечных недр, сколько носилась по ним в буйной игре. Мы прорубали гравирезом окно в стене лайкуны и ныряли в плазму. Углубляясь в солнечные «гущи», мы играли с плазмой, отправлялись на поиски квуолей, а когда отлавливали, гоняли их, как мячи, обставляя со всех сторон грависиловыми сетями. Между прочим, игра получалась забавной. Квуоли вели себя очень нестандартно и в окружении грависиловых маяков двигались совершенно непредсказуемо. Юнна увлекала меня на поиски солнечных трубчатников, лакушек, тороидов и многих других известных и неизвестных мне плазменных образований. Нам иногда попадались целые их колонии. Юнна ныряла в них, скрываясь за толстыми стволами крупных трубчатников и увлекая за собой меня. Мы проводили долгие часы в этом причудливом солнечном лесу, то устраивая игру в прятки, то гоняясь за квуолями.
Вообще, когда я говорю «солнечные недра», это надо понимать относительно. То место, где мы находились и где размещалась наша лайкуна, строго говоря, недрами назвать нельзя. Солнце не представляет собой сплошную однородную массу. Мы находились в ее внешней — разреженной части. Она простирается на десятки тысяч километров от поверхности в глубину. Далее солнечная плазма настолько уплотняется, что образуется твердая сфера, которая сама имеет сверхплотное ядро. То есть, то место, где располагалась наша лайкуна, по земным меркам больше походит на слой атмосферы или даже океана. Свойства солнечной плазмы в этом слое таковы, что она представляет нечто среднее между нашей воздушной атмосферой и океанской водой. Такая своеобразная разреженная жидкость, или сгущенный воздух. Все-таки это не вода и не воздух, а плазма. Ее свободные заряженные частицы образуют большие колонии, которые вступают меж собой в очень замысловатые взаимодействия и способны создавать такие конфигурации, которые невозможны на Земле. Эти соединения тоже недолговечны, но они возникают и разбиваются с такой большой частотой, что в целом, этот слой и получается похожим на сгущенный воздух. Но, по крайней мере, в нем, в отличие от нижележащих слоев, возможно было свободное перемещение вещества. Собственно, благодаря этому слою звезды и светят. В нем происходят конвективные перемещения солнечного горючего из глубин к поверхности, где оно и излучает. Нашу лайкуну можно было уподобить дирижаблю, который дрейфует в солнечной атмосфере, лавируя между восходящими потоками горячей плазмы, которые сами по себе были весьма разнообразными: то закручивались в виде гигантских воронок, то поднимались большими клубящимися вихрями. Однако опуститься на «твердый» слой плазмы наш «дирижабль» не мог. Здесь плотность гравитационного поля была настолько велика, что она могла разрушить грависиловую защиту.