Солнечное затмение
Шрифт:
Первые машины колонны, а это были наши машины, проехав через весь аэродром, уткнулись в границу бетонной площадки с ближайшего к морю края, Валиев скомандовал: «К машине! Заправиться!».
Здесь произошёл курьёзный случай, развеселивший нас, но не всех. Мы спрыгнули с брони, все, кроме механиков-водителей – их команда «К машине!» не касается, и стали заправляться, но если многие из нас оружие с себя не сняли, а некоторые, хотя и сняли, но положили его на землю перед собою, то Вова Шварцман поставил свой автомат прикладом на землю и стволом прислонил его к опорному катку БМП, после чего стал заправляться. Наш командир быстро привёл себя в порядок и тотчас стал командовать механиками-водителями для построения боевых машин на одну линию: в армии даже в походно-полевых условиях всё должно быть подчинено дисциплине, даже в таких мелочах.
Старший лейтенант Валиев любил иногда над нами подтрунить и за совершение какого-нибудь незначительного проступка или за неверный ответ на какой-либо вопрос, касающийся как военной службы, так и общего развития, у него была припасена коронная фраза, которой он одарял того, кого хотел пристыдить – «кибернетический даун». Он так и говорил: «Да ты просто кибернетический даун!». При этом, что именно означает это словосочетание, он пояснить не мог, сколько бы мы его не спрашивали – на каждый вопрос «почему?» он просто отвечал: «Да это просто – кибернетика!». Примерно так у нас во дворе могли назвать «конём педальным» или «северным оленем», здесь же было иное определение примерно того же самого понятия. Но в этот раз он, когда наносил удары Шварцману, не произнёс ни слова – дело было очень серьёзно.
С этого момента по решению Валиева вся черновая работа подразделения была возложена на Шварцмана. Эта такая работа, как сбор дров для костра, его разведение и поддержание, уборка территории, отведённой для нашего взвода, и прочие мелочи, относящиеся к общему быту.
В первые же полчаса мы разбили палатку, которую установили на траве за асфальтированным покрытием аэродрома. Даже когда мы ранее были на полигоне, у нас в палатках были кровати. На дальнем полигоне, хотя и жили там в полевых условиях, палатки стояли регулярно, одно подразделение сменяло другое, но кровати были необходимой принадлежностью полевой жизни. Здесь же у нас кроме вещевых мешков и солдатских плащ-палаток не было ничего, да по большому счёту пока ничего и не нужно было, ведь стоит август, а в этих краях в августе днём ещё очень жарко, а ночью очень тепло.
На море в этот день никого не отпустили, хотя оно было в каких-то ста метрах от нас. Вечером поужинали сухим пайком у костра и легли спать. Надо же, во время службы в армии я оказался на море, куда мы никогда с родителями не ездили. В большей части это было вызвано хронической нехваткой денег, но, думаю, что родители просто и не стремились туда поехать.
VI
Я хорошо выспался и на следующее утро, после зарядки и завтрака из батальонной полевой кухни, которую развернули сразу же по приезду, какое-то время мы были предоставлены сами себе. Валиев всё также не отпускал нас на море и мы просто сидели в расположении нашего взвода у трёх боевых машин.
Вскоре командир пришёл и объявил сбор для всех, кроме механиков-водителей. Сбор намечался здесь же, на аэродроме. К обеденному времени стали прилетать вертолёты разных размеров и назначений, как военные, МИ-8, МИ-24, так и военно-транспортные, МИ-26, по-простому именуемые «коровами», за их коровью раскраску и огромные размеры. Говорили, что такой вертолёт может вместить сразу три армейских грузовика с десантом и боеприпасами.
На бетонированном покрытии аэродрома разместился пока только наш батальон, а колонны боевой техники из других частей прибывали и прибывали, и размещались уже просто на траве. Скорее всего, здесь был распределительный пункт для всех прибывавших в зону боевых действий воинских частей. Командир привёл нас к какой-то группе военнослужащих, вооружённых (хотя кто уже здесь и сейчас не был вооружён?) и в снаряжении, с рюкзаками десантника,
Где-то прошёл слух о том, что командир танковой роты сломал себе руку. Танком. Как можно было сломать руку сорокатонным танком Т-72, никто себе не представлял, однако когда мы поочерёдно в суматохе этих дней встречали нескольких танкистов и спрашивали каждого из них об этом случае, они все как один восклицали: «Да, сломал! Да, танком!». Но никто не объяснял, каким именно образом это возможно. Для танкистов, видимо, это обстоятельство было настолько очевидным, что они даже и не считали необходимым объяснять, как это возможно, как будто кто-то из них постоянно ломал руку танком.
Мы так никуда и не полетели, и не поехали, а после обеда Валиев отпустил нас на море, но не всех сразу, а по четыре человека и на полчаса каждую группу, но мы были рады и этому! Мы подошли к морю нашей группой, и я ещё раз отметил для себя этот момент: я на море!, и если бы не армия, то может быть ещё нескоро оказался здесь. Море сейчас уже не было таким ярко-синим, каким я его видел из окна поезда, оно серое с синеватым оттенком, может быть, ещё и от того что штормит. По моим представлениям, почерпнутым из произведений художественной литературы, волнение на море составляет три-четыре балла. Волна за волной с белой пеной на гребне накатываются на берег, состоящий из мелкой гальки.
Я забежал вместе со всей нашей сменой в воду, сразу же непроизвольно хлебнул полный рот солёной воды, прокашлялся и поплыл. Мы качались на волнах, брызгались, ныряли не менее четверти часа. Я поплыл к берегу, встал на ноги и не рассчитал частоты волны, которая на глубине примерно по пояс буквально толкнула меня в спину и выбросила на берег, да так, что я коленями проехал по дну и довольно сильно даже их расцарапал.
Мы отдыхали, курили и снова купались, забыв обо всём на свете, да так, что примерно через час за нами из расположения пришёл посыльный… Вова Шварцман! Командир не отпустил его купаться ни в одну из смен и сказал, что он так и не искупается, сколько бы мы здесь ни находились.
Он стал махать нам руками, призывая нас выйти из воды и вернуться в лагерь, но Слава Мохов счёл это довольно забавным и решил поддразнить товарища.
– Что, Шварцман, хочется искупаться? – прокричал он.
Владимир в ответ согласно покачал головой.
– А нельзя! – со смехом ответил Слава. – Ну, ничего, не переживай! Зато теперь ты можешь из-за угла стрелять – не каждый такое умеет!
Мне было безумно жаль Шварцмана, но даже я буквально прыснул со смеху, как и все, впрочем. Мы с сожалением поплыли к берегу.
VII
Пять прекрасных дней мы провели на побережье Каспийского моря, однако, несмотря на относительное безделье, у нас были ежедневные зарядки с обязательными пробежками длиною около трёх километров, упражнения по медицинской подготовке и чистка оружия, хотя оно и не использовалось по прямому назначению. Вечерами старший лейтенант Валиев отпускал нас купаться небольшими группами, по три человека, а в последний день нашего пребывания разрешил искупаться даже Володе Шварцману. Все понимали, что рано или поздно такая жизнь должна была закончиться, и вот наутро шестого дня мы выстроились в колонну, предварительно упаковав все наши вещи в десантные отделения боевых машин. Куда будем держать путь – никто не знал – это так по-армейски: выстроиться и поехать туда, не зная куда. Нет, командиры-то, конечно же, знают, куда ехать, только не считают нужным говорить это нам, и в этом, возможно, есть какой-то смысл.