Солнечные часы

Ханна Софи

– Роберт?… – озадаченно переспрашивает Селлерс. – Вы обвинили этого человека в похищении и изнасиловании. И при этом зовете по имени?

Лицо Ивон становится мертвенно бледным. Я избегаю ее взгляда. Если Селлерс и Гиббс не полные профаны, они обнаружат книги об изнасиловании и его последствиях в нижнем ящике шкафа в моей спальне, рядом с электрошокером и газовым баллончиком. Гнетущие атрибуты жертвы, припрятанные под наволочками, подкрепят мой рассказ.

– Женщина имеет право называть своего насильника как ей хочется, – огрызаюсь я.

Не

дожидаясь конца моей отповеди, детектив-констебль Гиббс покидает сарай. Дверь громко хлопает. Селлерс мрачно смотрит на меня, после чего тоже выходит. Я слежу, как он присоединяется к своему неприятному коллеге, и оба шагают по дорожке к дому. Ивон остается, несмотря на то что я поворачиваюсь к ней спиной и снова берусь за кисточку. Спина у меня каменеет – я готовлюсь отразить атаку Ивон.

– Извини, что так вышло с твоим компьютером, – бормочу я. – Его быстро отдадут, он им не нужен.

– Роберт тебя похитил и изнасиловал? – скрипуче произносит она.

– Конечно, нет. Закрой дверь.

Ивон будто в землю вросла. Стоит, качая головой.

Приходится встать и самой закрыть дверь.

– Это неправда. Я все наврала, чтобы полиция начала искать Роберта как опасного преступника.

Во взгляде Ивон смятение.

– У меня не было другого выхода! Они наплевали на мое заявление о его исчезновении. А я должна знать, что случилось с Робертом. С ним точно что-то случилось! Вот я и придумала способ подстегнуть полицию. Как видишь, действенный способ – тут же зашевелились.

– Так вот зачем тебе вчера понадобилось, чтобы я отвезла тебя в участок, – бесцветным голосом произносит Ивон. – И какова история? Что именно ты им наговорила?

– Давай закроем тему.

– Почему?

– Потому что… Я только что объяснила, что все это ложь. Чушь, понимаешь? Что ты на меня так смотришь?

– Ты заявила полиции, что Роберт… человек, которого ты называешь своей половиной, за которого собираешься выйти замуж, с которым мечтаешь не расставаться до конца своих дней, – похитил тебя и изнасиловал?

Она пытается потрясти меня неприкрытым фактом моего же поступка. Не сработает. Потрясение я уже пережила. Теперь моя ложь, тот запредельный шаг, на который я решилась, – просто часть моей жизни, такая же, как и все остальное: любовь к тебе, страшные часы в обществе человека, имени которого я не знаю, будущие солнечные часы передо мной – каменная колонна с нарисованным улыбающимся солнцем в центре.

– Я объяснила тебе причину, Ивон! Полиция не собиралась искать Роберта, пока он был всего лишь моим пропавшим женатым любовником. Я хотела, чтобы они оторвали задницы от стульев, и добилась своего. – Я киваю в сторону дома: – Уже ищут.

– Да они наверняка думают, что ты буйно-помешанная и зарезала его!

– Пусть думают что хотят, лишь бы рыли землю носом в поисках Роберта.

– Они знают, что ты наврала. – Ивон на грани истерики, голос звенит. – Или скоро узнают.

В глубине души она все еще послушная ученица школы-пансиона. Ивон традиционна, как подавляющее

большинство. Мне приходит в голову, что люди скорее поддержали бы ее, а не меня, и эта мысль удивляет.

Я молчу. При всех стараниях полицейские не докажут, что похищения и изнасилования не было, как не докажут и того, что не ты – насильник. Пока не найдут тебя.

Поделиться с Ивон тем, что со мной произошло? Вчера я поняла, что способна рассказать, и это было не так трудно, как я представляла себе целых три года. На пути домой из участка пришло ощущение, что я выцарапала толику собственного достоинства у человека, который его у меня отнял. Теперь мне не так страшно заговорить.

Никто этого не поймет (даже ты, Роберт), но мне приятно осознавать, что в конце концов я рассказала все именно так, как придумала, – манипулируя полицейскими, а не как законопослушная гражданка. Пожалуй, это даже хорошо, что детектив-констебль Уотерхаус видел во мне преступницу. Строго говоря, после своего ложного заявления я и есть преступница. Зато я теперь не жертва человека, который на меня напал, я стала ему ровней, мы оба злоумышленники.

– Ты не любишь Роберта, – сдавленно говорит Ивон. – Иначе не придумала бы про него такую чудовищную ложь. Он же тебя возненавидит.

– Я откажусь от обвинения, как только его найдут. Возможно, будут неприятности из-за намеренного обмана полиции, ну и пусть. А Роберту ничего не грозит, если я заберу заявление.

– Уверена? А вдруг они будут продолжать расследование, независимо от твоих слов? Все, что ты придумала вчера, у них записано, они могут это использовать!

– Ивон, такого не случится, – терпеливо убеждаю я подругу, хотя мозги начинают плавиться. – При самых лучших условиях, даже если жертва – надежный свидетель, доказать изнасилование очень сложно. Не будет полиция настаивать на обвинении, если я во второй раз изменю показания. Меня в суде на смех поднимут.

– Откуда тебе знать?! Что тебе известно о работе полиции и судебной системы? Ровным счетом ничего!

– Послушай… Я назвала им дату. – Я запинаюсь, не в силах произнести вслух «тридцатое марта две тысячи третьего года». – Поскольку Роберт не похищал меня в тот день, он легко это докажет. Он работал – он каждый день работает. У него наверняка есть алиби – кто-нибудь видел его на заправке, или грузовик у магазина, или он был с Джульеттой. Я все продумала. Роберту ничего не угрожает.

– К чертям Роберта! – вскипает Ивон. – Знаешь, что я думаю? Роберт в порядке, в полном порядке. С такими, как он, ничего не случается.

– И что это значит?

– Ты можешь сесть в тюрьму, Наоми! Твой поступок называется ложным обвинением, клеветой.

– Вероятно.

– Вероятно? И это все, что ты можешь сказать? Да что с тобой такое? С ума сошла? Это безумие, это… – Ивон заливается слезами.

– Есть вещи пострашнее тюрьмы, – говорю я спокойно. – Пожизненное-то не дадут, верно? Я честно признаюсь, что солгала от отчаяния. Это мое первое правонарушение…