Соловушка НКВД
Шрифт:
Прислали придворную карету с лакеем в красной крылатке, обшитой желтым галуном. С трепетом вошла во дворец, поднялась по лестнице и замерла, увидев лучистый взгляд Николая II…
На вечере присутствовали близкие к престолу московский губернатор Джунковский, генералы Комаров, Плеве, фрейлина Вырубова, князь Голицын, принц Ольденбургский и, что самое главное, супруга царя, их очаровательные дочери-принцессы, наследник престола Алексей – его держал на руках рослый солдат.
Петь перед такой публикой было боязно. Волнуясь, Плевицкая исполнила «Хасбулат удалой», «Пара гнедых» на музыку Я. Пригожина, «Ночи безумные» на стихи Апухтина, «Ямщик, не гони лошадей» Я. Фельдмана и «Ну, быстрее летите, кони», посвященную флейтистом Н. Бакалейниковым Плевицкой. После песни «Вот тройка борзая несется» царь шепнул сидящей рядом супруге:
– От этой песни сдавило горло.
Перед императором, его семьей, приближенными Надя не стала исполнять рассчитанные на невзыскательный вкус «Дышала ночь восторгом сладострастья», «Зингертель, моя цыпочка, сыграй мне на скрипочке», «Лобзай меня»…
Завершила песней «Наша улица, зелены поля» в оранжировке Я. Чернявского (Цимбала), также посвященной ей. Спустя двадцать лет вспоминала:
Я пела то, что было мне по душе. Спела я и песню революционную про мужика-горемыку, который попал в Сибирь за недоимки. Я, быть может, умудренная жизнью, схитрила бы, но тогда была простодушна, молода, о политике знать не знала, а о партиях разных и в голову не приходило, что такие есть. А песня-то про горюшко горькое, про долю мужицкую: кому мне и петь-рассказывать, как не царю своему батюшке?
Что-то подтолкнуло спеть заздравную, чуть изменив слова. Пропоем заздравную, славные солдаты, Как певали с чаркою деды наши встарь. Ура, ура грянемте, солдаты, Да здравствует русский наш сокол-государь! Солнышко красно, просим выпить, светлый царь! Как певали с чаркой деды наши встарь. Ура, ура грянемте, солдаты. Да здравствует русский наш родимый государь!
С последними словами, с поклоном, поднесла хозяину Земли Русской чашу с вином, и царь медленно ее осушил, затем одарил пасхальным яйцом работы Фаберже с портретом всей августейшей семьи.
– Мне доложили, что не учились петь и не учитесь! Оставайтесь такой, какая есть. Много слышал ученых «соловьев», но они пели для уха, вы же поете для сердца. Самая простая песня в вашей передаче проникает в глубины души.
Оценку императора слышали дворцовый комендант В. Войков, врач П. Бадмаев, ктитор Исаакиевского собора Е. Богданович, лейб-медик Е. Боткин, великая княгиня Елизавета Федоровна.
Царь продолжал:
– Рад, что держава моя не иссякла талантами, вы тому пример.
«Он ничем не отличается от публики в проявлении чувств, – отметила Надежда. – Петь для такого ценителя – одно удовольствие».
Расточали комплименты и царица с дочерьми, что в эмиграции очень помогло Надежде в налаживании необходимых контактов с монархистами, оставшимися в живых членами Дома Романовых.
Сезон 1909/10 года прошел блестяще. Концерты состоялись в Крыму, Бессарабии, на Украине, в городах Поволжья, пару раз пришлось петь в Бухаресте, были записи на граммофонную пластинку, съемки в синематографе у режиссера Я. Гардина в лентах «Во власти тьмы», «Крик жизни» (одну из сцен сняли в деревне Винниково, где Надежда затеяла строительство дома-терема).
Смена городов и сцен, новые знакомства, ужины в честь гастролерши, интервью с газетчиками слились в яркое пятно, где ослепительной незабываемой вспышкой было выступление с Шаляпиным. Федор Иванович произнес речь в честь певицы и спел с ней романс «Помню я еще молодушкой была», который Надежда прежде исполняла не в той тональности, неверно делала акценты, излишне драматизировала. Были новые встречи с Собиновым (с ним Плевицкая спела дуэтом «Ваньку-встаньку» А. Даргомыжского), с истинным почитателем и знатоком фольклора великим князем Сергеем Михайловичем, который подарил романсы на стихи внука Николая I Константина «Растворил я окно», «Умер бродяга в больнице военной». Пришлось один раз делить сцену в сводном концерте с прима-балериной Александрийки Матильдой Кшесинской, которая танцевала в весьма фривольных нарядах. Записала новые грампластинки, на одной «Лучинушка», «Липа вековая», «Всю-то я вселенную проехал». Фирма «Патэ» выпустила диск громадным по тем временам тиражом, пластинки быстро раскупили, Плевицкая встречала их в Дании, Америке…
Хвалебные рецензии, почетное звание «Солистка Его Императорского Величества», высокие гонорары казались сном, чудесной сказкой.
«Проснусь однажды, и все испарится словно туман… Если это сказка, пусть завершится счастливым финалом – героиня выйдет замуж за прекрасного принца, станет королевой. А прославления не испортят, не сделают гордой, заносчивой: какой была, такой и останусь…»
Надпись на фотографии:
Моему родному Жаворонку, сердечно любящий ее.
Журнал «Театр и искусство». 1910. № 28:
Из народной целины выходят Шаляпин, Плевицкая, Горький. Выйдут еще сотни и тысячи народных, оригинальных, органических натур.
Савва Морозов. Журнал «Русское слово». 1912. № 14:
В госпоже Плевицкой теплится светлая искра, та самая, которая из вятской деревни вывела Ф. Шаляпина, из патриархального старокупеческого дома Станиславского, из ночлежек Максима Горького.
Бенуа, либреттист балетов Стравинского:
Имя этого номера («Ухарь-купец» в балете «Петрушка». – Ю. М.) пришло ко мне в голову, когда я услышал популярную песенку Плевицкой, которая в те дни приводила в восторг всех – от монарха и до последнего подданного – своей типично русской красотой и четкостью таланта.
Л. В. Собинов «Рампа и жизнь»:
По-моему, всё имеет право на существование, что сделано с талантом. Возьмем Плевицкую, разве это не яркий талант-самородок? Меня чрезвычайно радует ее успех, и я счастлив, что удалось уговорить Надежду Васильевну переменить шантан на концертную эстраду.
С. Мамонтов. «Русское слово». 1910. 1 апреля:
Н. В. Плевицкая не кончала консерваторий, филармоний, дыхание у нее не развито, голос на диафрагме не поставлен, общее музыкальное образование более чем скудно, а между тем она увлекает самую взыскательную публику, как это редко удается даже певцам, награжденным золотыми медалями. Когда г-жа Плевицкая появляется на эстраде, вы видите простую, даже некрасивую русскую женщину, не умеющую как следует носить свой концертный туалет. Она исподлобья, недоверчиво глядит на публику и заметно волнуется. Но вот прозвучали первые аккорды рояля – и певица преобразилась, глаза загораются огнем, лицо становится вдохновенно красивым, является своеобразная грация движений, и с эстрады слышится захватывающая повесть переживаний бесхитростной русской души.
А. Кутель, критик. 1913:
Она стояла на огромной эстраде в белом платье, облегающем стройную фигуру, с начесанными вокруг головы густыми, черными волосами, блестящими глазами, большим ртом, широкими скулами и круто вздернутыми ноздрями.
Она пела, не знаю, может быть, рассказывала. Глаза меняли выражение, движения рта и ноздрей были, что раскрытая книга. Говор Плевицкой самый чистый, самый звонкий, самый очаровательный русский говор. У нее странный оригинальный жест, какого ни у кого не увидишь: она заламывает пальцы, сцепивши кисти рук, и пальцы эти живут, говорят, страдают, шутят, смеются…