Сомнамбулист

Барнс Джонатан

— Да, догадывались.

— Тогда вы знаете, что фирма была основана согласно условиям завещания Сэмюэла Колриджа. Но чтобы вы смогли понять его побуждения, следуя которым он составил такое любопытное завещание, я должен объяснить вам все с самого начала.

— Прошу вас, и как можно подробнее. Старик сделал еще один большой глоток виски.

— Конечно, вы были правы, когда сказали, что я знал поэта, еще будучи ребенком. Последние годы жизни он провел в Хайгейте у доброго врача мистера Джил л мена. На самом деле младшая дочь доктора еще жива. Она тоже была свидетельницей. Она могла бы рассказать вам больше подробностей о тех днях. Моя-то память уже немного затуманилась.

— Это она нам о вас рассказала. Лав, казалось, не слышал его.

— Мне было лет девять, когда мы с ним познакомились. Я был из нищей семьи, безалаберным мальчишкой, не особенно усердно учился и всегда пытался подзаработать. Джиллмены иногда использовали меня как курьера — случайная работа, небольшие поручения

и так далее.— Очередной глоток виски.— Я проработал у них месяц, прежде чем повстречался с поэтом. Он жил наверху, в мансарде, и чаще лежал в постели, чем ходил. Вы должны учесть, что в то время он почти полностью стал рабом опиума. Джиллмен сделал все, что мог, чтобы избавить его от этого пристрастия, но, насколько я видел, усилия его оказались тщетными. Старик был законченным опиумным курильщиком, и именно эта потребность в отраве столкнула нас впервые. Я выполнял какое-то маленькое поручение для жены доктора, когда Колридж позвал меня наверх. Он сказал, что у него есть для меня задание и что он хорошо за это заплатит. Старик приказал мне бежать бегом в лавку и купить то, что он назвал «предписанием». Он никогда не произнес бы в открытую это слово, сами понимаете. В этом отношении мистер Сэмюэл был почти суеверен. Короче, я сделал, как он просил. Джиллмен в тот раз посмотрел на это сквозь пальцы, старик получил то, что хотел, и все были довольны. Это стало на некоторое время регулярным моим поручением, мы с поэтом подружились, стали приятелями. Он, знаете ли, любил поговорить. Очень любил поболтать. Ну а я стал его любимым слушателем. — Лав вздохнул.— Он много чего мне рассказывал. Когда я с ним познакомился, он был уже почти при смерти, но все еще вызывал восхищение. Каким же он был в расцвете лет, и представить невозможно.— Старик снова приложился к бутылке.— Он рассказывал о приключениях своей юности, об ужасном времени, которое провел в армии, о своем учении в университете, где вызвал дух Томаса Грея [29] . О, конечно, он сочинял. Конечно, я знал, что он преувеличивает, приукрашивает ради эффекта, но я все равно слушал. Да какой мальчишка не слушал бы? Он даже брал меня к себе на праздники. Мы вместе бродили по берегу в Рамсгейте. Но то, о чем он говорил, было его старинной мечтой, которую мистер Сэмюэл лелеял в юности вместе со своими ближайшими друзьями. Пантисократия. Так они это называли. Вы ведь наверняка уже слышали это слово?

29

Томас Грей (1716-1771) — английский поэт.

Эдвард недоуменно пожал плечами и помотал головой.

— Это был план невероятной смелости, эксперимент, как он сказал, по улучшению человечества. Их было двенадцать друзей, только что окончивших университет. Они планировали создать идеальное общество, покинуть Англию и жить в Америке, на берегу Сасквеханны, в абсолютной самодостаточности. Это была утопия, основанная на сельском хозяйстве и поэзии. Они думали, что, валя лес, будут обсуждать метафизику, критиковать стихи, охотясь на бизонов, писать сонеты, налегая на плуг.— Лав рассмеялся, едва не хлопая в ладоши от радости.— Чудесно! Просто совершенство!

— Звучит замечательно,— коротко согласился Эдвард.— Хотя немного идеалистично.

— А, да, тогда вы понимаете. Вот в этом и беда. Это не могло осуществиться. Им не хватало денег на поездку. И весь проект был заброшен.

— Боюсь, я не вижу связи с фирмой.

— Жалкое падение Пантисократии стало величайшей трагедией старика, и перед кончиной эта мысль возобладала в его душе над всеми остальными. Он чувствовал, что пустил на ветер единственную возможность изменить мир к лучшему. По мере нашего сближения мистер Сэмюэл почему-то решил, будто я его преемник. Что я смогу сделать то, что ему не удалось: возродить Пантисократию. Конечно, я понимал, что он умирает, и потому допустил довольно распространенную в таких случаях ошибку. Я сказал ему то, что он пожелал услышать. Пообещал сделать все, чтобы исполнить его план. Заверил, будто поеду в Америку и осуществлю его мечту. Мне все это казалось пустым разговором, но если умирающему старику от этого станет лучше, то почему бы и нет? Но я не знал одного. — Лав грустно усмехнулся. — Поэт Колридж не был богатым человеком, но большая часть всего, чем он владел, была завещана мне, чтобы я распоряжался этим по своему желанию, когда достигну совершеннолетия. Лишь благодаря щедрости старика я сумел поступить в один из университетов. А остаток средств мне предписывалось обратить на создание компании, которая претворит в жизнь мечту мистера Сэмюэла о Пантисократии. Причем в завещании он настаивал, чтобы я непременно назвал ее своим именем. Судя по вашему лицу, мистер Мун, вы собираетесь спросить, почему в ее названии слово «любовь» повторяется четыре раза? Все просто: в свое время у меня были сыновья.— При упоминании о членах семьи он снова потянулся за бутылкой.— Я закончил университет с хорошими баллами и, к собственному изумлению, обнаружил, что неплохо разбираюсь в цифрах. Я сделал так, как мне было сказано, и основал

компанию по указаниям мистера Колриджа. Но меня мало интересовала Пан-тисократия, и, в то время как фирма внешне действовала по его указаниям, я сумел заработать немало денег, вкладывая в недвижимость и играя на бирже. На пике успеха я имел почти сотню работников и значительный доход.

— То есть вы предали идеалы вашего благодетеля из-за денег?

Лав выглядел взволнованным.

— Суровые слова, мистер Мун. Очень суровые. Вы должны понимать, что старик перед смертью был болен. Очень болен. Можно сказать, был не в себе. Я сделал с моим наследством все, что мог, и удвоил его. А потом удвоил еще десять раз. Я человек не эгоистичный и не жадный. Я щедро платил своим служащим. Было время, когда я был одним из самых богатых филантропов в Лондоне. Я и правда чувствовал себя виноватым. Но несколько тысяч в год могут заставить позабыть о долге.

— Так что случилось?

— Пять лет назад золотые времена кончились. Я стал слишком стар для того, чтобы руководить компанией, да и сама она, подобно ее основателю, несколько одряхлела. Никто из моих детей не выказывал интереса к продолжению моего дела, и я уже не знал, что и делать, когда ко мне подъехал тот консорциум. Они представились как божьи люди, члены организации, именующей себя Церковью Летней Страны. Вижу, вам известно это название. Мне оно тоже было знакомо, поскольку я несколько раз перечислял им деньги. Их имена были весьма неправдоподобны — Дональд Макдональд и преподобный доктор Тан. Они заверили меня, что являются почитателями мистера Колриджа, что они обожают этого человека и прямо-таки переполнены уважением ко мне как к одному из последних, кто был лично знаком с поэтом. Они знали о завещании и о планах, которые мистер Сэмюэл строил насчет моей компании. Короче, эти люди сделали мне предложение. Пообещали, что фирма будет работать, как прежде, что весь прежний штат будет сохранен и что я останусь на должности почетного директора фирмы при условии, если мы вернемся к исполнению завещания поэта Колриджа. По их заверениям, они всерьез планировали жить как панти-сократы. Полностью и без компромиссов. Да, это была стариковская слабость, и, несомненно, вы сочтете меня дураком, но я поверил им на слово. Теперь-то ясно, что это были просто сладкоречивые мошенники, но я устал от занимаемого поста и чувствовал за собой вину, поэтому предоставил им некоторую власть. Мне это казалось правильным.

— Позвольте догадаться о том, что случилось дальше,— подал голос мистер Мун.— Церковь Летней Страны полностью захватила власть над компанией и вышвырнула вас вон.

— Да, меня выбросили на улицу. И я решил, что мне остался лишь путь созерцания и раскаяния. И вот вы нашли меня, неудачливого отшельника.

— Разве вы не можете подать иск? Ведь компания наверняка до сих пор принадлежит вам!

— У них хитрые юристы. По глупости своей я подписал документы, которые дали им полную власть над фирмой. Признаю, я был полностью обманут. Кукушки, мистер Мун. Кукушата в гнезде. И мои мальчики подпали под их обаяние. Мне потом уже сказали, что они помогли свергнуть меня, а я до сих пор не могу заставить себя в это поверить. Разве меня можно винить за то, что я здесь уединился? — Он снова потянулся к бутылке и опустошил ее одним глотком.

— А какие перемены в фирме они осуществили? Эти Макдональд и преподобный Тан?

— Ведь это не настоящие их имена, как вы думаете?

— Уверен, что это клички. Но скажите же мне, что случилось с «Любовью, Любовью, Любовью и Любовью»?

— Они с самого начала нарушили свое обещание. Уволили большинство моих работников и устроили своих людей. И женщин тоже, если вы способны этому поверить. Причем весь персонал у них оказался донельзя странным. Некоторые выглядели так, словно их только что из сточной канавы вытащили. Зная Тана, не думаю, чтобы это происходило без его ведома. Затем они начали строительство. Под землей. Сказали, что это жилье для служащих. Когда я уходил из фирмы, большинство их людей уже заселили эти норы. И имена тоже. Их, представьте, начали раздражать имена, и они обязали служащих вместо них брать себе номер. В этом было что-то зловещее. Зловещее и нехристианское. Если бы я мог остановить их!

— У меня есть свой человек внутри фирмы. Судя по полученным от него сведениям, после вашей отставки дела пошли куда хуже.

— Хуже?

— Это уже больше похоже на коммуну, чем на фирму. Номера присвоены всем. Словно клейменому скоту. Похоже, они чего-то ждут. Как армия перед сражением — так мне сообщили. Скажите мне, мистер Лав, что они планируют?

Старик казался утомленным столь долгим разговором, да и выпивка наконец оказала свое действие. Он откинулся на спинку кресла, явно испытывая головокружение.

— Я не совсем уверен. Однажды, в состоянии подпития, Тан проговорился мне о своих настоящих планах. Старик не одобрил бы их. Уж поверьте моему слову. Может, я и поступил не так, как он хотел, но я никогда не зашел бы так далеко, как эта самая церковь. Надвигается что-то страшное. Но скажите мне, кто этот самый ваш человек внутри фирмы?

— Моя сестра.

— Ваша сестра? — Лав в ужасе подскочил, однако, потеряв равновесие, упал обратно в кресло.— Вы не понимаете, что сделали.

— Объясните. Старик мотал головой.