Сон после полуночи
Шрифт:
Напрасно привратник пытался закончить аудиенцию отчаянными взмахами тростью. Что мог сделать он, если сам император не в состоянии был урезонить своих, не на шутку разошедшихся, друзей.
Утомившись их спором, он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Через мгновение тихая улыбка, уже блуждала на его губах так не соответствовавшая тому, что творилось вокруг него на императорском помосте...
...Умер Ромул, и римляне стали искать среди своих сограждан человека, достойного стать новым царем. Но не нашлось среди них такого, и отцы сенаторы сделали правителем сабинянина Нуму Помпилия, славившегося справедливостью и редким по тем временам благочестием.
Получив царскую власть, Нума решил переделать город, основанный на силе оружия. Понимая, что божественная власть - самая высшая для человеческих сердец, он привел в порядок храмовые дела, избрал верховного понтифика, поручив ему наблюдать за всеми жертвоприношениями и, чтобы в этом деле не было путаницы, разделил год на двенадцать месяцев.
Видя, что к мирной жизни нельзя привыкнуть среди войн, ибо ратная служба ожесточала сердца римлян, Нума Помпилий решил смягчить нрав своего народа, отучив его от оружия. Для этого он повелел воздвигнуть храм Януса – как показатель мира и войны. Открытые ворота этого храма означали, что государство воюет, закрытые - что со всеми соседями заключен мир. Едва храм освятили, Нума запер его, связав до этого союзными договорами все близлежащие города.
Сорок три года царствовал Нума Помпилий, и все это время ворота храма были закрыты. Но, открывшись однажды при новом царе Тулле Гостилии, превзошедшего воинственностью даже Ромула, они не закрывались более пятисот лет.
Убежденный, что государство дряхлеет в покое, Гостилий всюду искал повод к войне. Найдя подходящий предлог, он разрушил Алъба Лонгу, затеял войну с Фиденами и Вейями, и после этого в течение пяти столетий шумели над италийской землей дожди из бронзовых стрел, лилась кровь и, проникая все дальше по всему миру, разносились отчаянные вопли побежденных народов и торжествующие крики достойных потомков Ромула и Тулла Гостилия...
Клавдий вцепился пальцами в подлокотники и подался вперед, силясь понять, где он.
Его друзья давно уже перешли на шепот при виде «уснувшего» императора.
– Это клевета, что Модест купил себе наложницу за сто тысяч сестерциев!
– шипел на вольноотпущенников Гальба. – Ни одна, даже самая искусная танцовщица, не стоит таких денег!
– И, тем не менее, это подтверждено и клятвенно заверено в жалобе на имя цезаря!
– спокойно ответил Нарцисс.
– И у него нет оснований подвергать ее сомнению!
– Стало быть, ты считаешь, что эта жалоба, равно, как и любая другая, адресованная Цезарю, заведомо правдива?
– вкрадчивым голосом осведомился Афер.
– Конечно!
– Ты в этом абсолютно уверен?
– А разве есть на свете человек, у которого хватило бы духа лгать перед самим цезарем?
– вопросом на вопрос ответил заметно обеспокоенный настойчивостью сенатора Нарцисс и, видя, что Клавдий открыл глаза и прислушивается к разговору, громко добавил: - Ведь это все равно, что обмануть бога!
Богатые и могущественные этрусские города.
– Прекрасно, Нарцисс!
– проследив за взглядом эллина, одними губами улыбнулся Афер.
– Это самые мудрые слова, которые я когда-либо слышал от тебя. Уверен, что цезарь так же оценил их и не забудет вспомнить при случае. Не так ли, величайший?
– поклонился он императору.
Клавдий рассеянно кивнул, пожалев, что его друзья не были столь же энергичны, когда речь шла о возвращении из ссылки сына Пизона.
«Эллины - ладно! В конце концов, что для них сенатор?
– подумал он.
– Они лишь честно выполняли свой долг, охраняя меня от нарушения закона. Но сенаторы!.. Не захотели помочь достойнейшему и благороднейшему из римлян, на месте которого, кстати, мог оказаться при Гае любой из них. А теперь стараются изо всех сил, чтобы выручить, какого-то мота и пропойцу. Ну, нет!..».
Улыбнувшись неожиданному решению, император жестом приказал Модесту удалиться:
– Прощай, - не терпящим возражений тоном сказал он и, подумав, добавил: – Нарцисс прав, ты, действительно проснулся слишком поздно!
С сознанием выполненного долга он снова прислонился к спинке кресла и закрыл глаза...
....Прошло еще несколько десятков лет. Все это время римляне продолжали вести бесконечные войны, заселяя побежденными племенами пустующие холмы своего города. Во много раз увеличилось население Рима. Языки и обычаи дру гих народов уступали обязательной латыни и римским порядкам. Но, даже состоятельные пришельцы не обладали правами граждан Рима. Патриции с презрением называли их плебеями, так как в отличие от полноправных римских граждан, они не играли никакой роли в судьбе государства, не имели права участвовать в народном собрании и занимать общественных должностей. Плебеи же, в свою очередь, жаждали изменить существующий порядок и все более открыто высказывали свое недовольство. Это огромное число свободных, но бесправных людей стало представлять серьезную опасность для государства.
И сказал тогда, собрав весь свой народ, шестой царь Рима Сервий Туллий:
– Пора нам, римляне, наведя порядок вокруг нашего дома, взяться за уборку и в самом доме! Надо найти наиболее справедливое и достойное место для каждого из вас и раз и навсегда определить, кто есть кто в римском государстве. А так как вы больше привыкли к выполнению военных команд и общению друг с другом в сражениях, то решил я, посоветовавшись с отцами От греческого слова «масса», «народ».
– сенаторами, разделить вас на пять классов, чтобы вы и в мирной жизни как бы стояли в строю легиона. К первому классу отныне станут относиться самые богатые люди нашего государства, которые служат сейчас в коннице. Они будут называться «всадниками» и будут пользоваться наивысшим почетом и наибольшими правами...
Радостными возгласами встретили такие слова те римляне, что имели богатые дома, набитые сокровищами. Недовольными - те, у кого было богатств поменьше. И уж совсем негодующими - кто вообще ничего не имел, кроме пары собственных рук.
– Но не только наивысшими правами будут обладать всадники, но и большими, по сравнению с другими классами, обязанностями!
– с трудом дождавшись тишины, продолжил Сервий Туллий.
– Все они должны иметь самое дорогое вооружение и исполнять государственные должности за свой счет!
Теперь голоса наиболее богатых римлян стали менее радостными, зато возгласы остальных - более согласными с царем. Когда же таким образом речь дошла до последнего класса, который должен был вооружаться только пращами и вместе с тем обладать хоть и небольшими, но все же правами, судя по крикам, все были довольны мудрым решением Сервия Туллия.