Сон после полуночи
Шрифт:
Император обнял сына и, не скрывая слез, принялся целовать его, желая, чтобы он поскорей вырастал и принимал от несчастного, обманутого всеми, отца отчет в его государственных делах.
– Ранивший - исцелит1!
– по-гречески воскликнул он и, выдержав взгляд Агриппины, которая одной рукой гладила голову Нерона, а другой протестующе указывала на Британника, добавил.
– Пусть, наконец, у римского народа будет истинный, а не усыновленный цезарь!
Не успела Агриппина придумать, чем бы ей на этот раз очернить Британника в глазах его родного отца, как двери распахнулись, и один за другим в спальне стали появляться Нарцисс, Паллант, Каллист и Полибий.
– Вот что, друзья мои!
– вкладывая в последние слова, особый смысл, сказал Клавдий.
– Я долго не замечал ваших грехов и прощал вам то, за что любой другой римлянин, будь он сенатором или даже консулом, давно бы лишился жизни, как лишился ее, скажем, Силан! Ради выгоды, прихоти любого из вас я щедро раздавал должности, прощения и наказания, даже не спрашивая, за что вы казните одного человека и милуете другого! Но чем вы отплатили мне за это доверие?
Он обвел взглядом каждого вольноотпущенника и тоном, какого они никогда не слышали от слабохарактерного и миролюбивого императора предупредил: Слова оракула Телефу, который был ранен копьем Ахилла и которого должна была исцелить ржавчина того же копья.
– Если через месяц... нет! Если ровно через две недели вы не накормите народ и не наведете в Риме порядок, то...
– Накормим, цезарь!
– клятвенно прижал ладони к груди Нарцисс.
– Наведем порядок, можешь не сомневаться! Только не гневайся так на нас! – пролепетал Паллант.
– Как говорит мудрейшая латинская пословица - человеку свойственно ошибаться...
– Мы сейчас же отправимся ко мне во дворец и составим нужные эдикты! – добавил Каллист.
– За кувшином такого дорогого вина, которое не может позволить себе даже цезарь?
– вскричал Клавдий.
– Среди твоих тридцати колонн? А может, закусывая из серебряного блюда, для отливки которого пришлось раздвигать стены мастерской?
Вот уж поистине, что дозволено быку, не дозволено Юпитеру!
– намеренно исказил он другую, не менее известную, пословицу и хотел, было, потребовать отчета от вольноотпущенников за все десять лет, но, вспомнив, что его ждет недописанная история Карфагена, вяло махнул рукой:
– Ладно... Делайте пока это дело, а я, как только завершу историю карфагенян, будьте уверены, проверю все до единого эдикты, которые подписывал, доверившись вам.
Позвав с собой Британника, он направился к выходу.
– Да-а...
– первым вымолвил Паллант, едва только захлопнулась дверь.
– Надо срочно что-то предпринять!
– Что?
– видя усмешки на лицах Сенеки, Нерона и Агриппины, простонал Каллист.
– А вот что, пиши!
– приказал Нарцисс сидевшему в углу скрибе: - Первое: обеспечить твердую прибыль торговцам, которые помогут срочно доставить в Рим продовольствие...
– Но сейчас зима - штормы, бури!
– напомнил Полибий.
– Поэтому мы пообещаем всем, кто пострадает от бури, что возьмем убыток на себя!
– кивнул Нарцисс.
– На себя?
– поморщившись, переспросил Паллант.
– Второе!
– не слушая его, продолжил Нарцисс.
– Предоставить большие льготы для лиц всякого сословия...
– Гражданам - свободу от закона Паппия-Поппея!
– вставил Каллист.
Нарцисс кивнул скрибе: пиши!
– Латинам - гражданское право!
– добавил Гарпократ.
– Годится!
– одобрил Нарцисс и, подумав, продиктовал: - А также предоставить гражданское право всякому латину, который построит морской корабль, способный вместить не менее пяти тысяч модиев зерна...
– Десяти тысяч!
– поспешно поправил Паллант и, встретив недоверчивый взгляд Нарцисса, пояснил: - За такое право эти люди пойдут на любой риск и не то, что за две – за неделю завалят Рим хлебом!
Нарцисс с трудом дождался, когда раб допишет последнее слово и, приложив к пергаменту свой перстень с изображением Клавдия, помахал готовым эдиктом перед лицами друзей и Агриппины:
– Вот наша вольная, по крайней мере, до тех пор, пока цезарь не допишет историю Карфагена!
– А при чем тут мы?
– нахмурилась жена императора.
– А разве мы одни составляли за него эдикты?
– вопросом на вопрос ответил Нарцисс.
– И мы одни превратили в твое золото доходы с провинций, на которые можно было бы накормить римлян на пять лет вперед?
Агриппина жестом приказала скрибе удалиться и обеспокоено взглянула на своего давнего врага:
– Не время разводить ненужные споры, Нарцисс! Неужели ты думаешь, что мой муж действительно выполнит свое обещание?
– Думаю?
– удивился Нарцисс.
– Да это было написано на его лице! И не только проверит эдикты, но и напишет новое завещание, лишив этим права наследства Нерона.
– Думаю, что это он сделает в первую очередь! – подал голос Паллант.
– Положим, такое завещание всегда можно признать недействительным! – возразил Сенека.
– Когда Клавдий умрет, а в его годы и при таком слабом здоровье, увы, это случается так часто, я готов написать такую сатиру, что каждый усомнится в его умственных способностях!
– А его ученые труды?
– резонно напомнил Нарцисс.
– Вряд ли кто поверит, читая даже гениальную сатиру, что она - о человеке, который написал более ста книг!
– И весьма ученых и полезных потомкам! – подтвердил Полибий.
– Один его труд о происхождении этрусков...
– Остановитесь! Я не могу спокойно слушать об этом чудачестве моего мужа! – гневно сказала Агриппина.
– Не хватало еще, чтобы потомки говорили, что отец моего сына, пусть хоть и родной занимался делом, недостойным римского гражданина! Так что успокойся, Нарцисс, мы сделаем так, что люди поверят сатире Сенеки. Мы предадим труды Клавдия забвению!
– объяснила она и, несмотря на возражения Полибия, добавила: - Вечному забвению! И те, что хранятся во дворце, и те, что развезены по библиотекам всего мира. Мы уничтожим их так, что никто, никогда не вспомнит об их существовании!