Сон разума (сборник)
Шрифт:
— А я и пытаться не буду придумывать. Я буду доказывать, что вина других гораздо серьезнее.
— Но какая от этого польза подзащитному? Или вам самому?
— Как вы прагматично ко всему подходите, — улыбнулся Александр Петрович, — о подзащитном можно не беспокоиться, ему ни приобретать, ни терять нечего. А меня интересует концепция: принцип расчленения преступления. Просмотрите технологическую цепочку «Пигмалиона». Номер один: девочка в поликлинике заполняет бланк с медицинскими данными и отсылает его по почте. Преступления нет, уровень гемоглобина и группа крови пациентов не являются государственной тайной. Тем более что статистических медицинских центров предостаточно, и все они собирают подобные сведения. Номер два: накопление этой информации на компьютерах
— Я уже говорил, у вас опасный язык, — подал голос полковник. — Все так и есть, с той разницей, что к нему приходил Эдик.
— Насколько я понял, — задумчиво склонив голову набок, спросил Ленски, — ваша концепция предусматривает универсальность принципа расчленения преступления?
— Вы прекрасно ухватили суть дела, — поощрительно кивнул адвокат. — Большинство наших фирм имеет криминальные аспекты деятельности, и все пользуются этим принципом. Не у всех на счету убийства, но незаконные сделки — почти у каждой. Более того, сфера действия принципа расчленения катастрофически расширяется. Правительство, например, издает, мягко выражаясь, странные таможенные инструкции, и какие-то люди, пользуясь ими, мгновенно наживают миллиарды. Парламент принимает сырой и нелепый закон, но кто-то его ждет заранее и на его основе становится мультимиллионером. Так что старый добрый лозунг Римской империи «Divide et impera» теперь надо переводить не «Разделяй и властвуй», а «Расчленяй и властвуй».
— Звучит эффектно. А ваша концепция содержит какую-нибудь позитивную часть?
— Разумеется. Если преступная среда пошла по пути расчленения преступлений, правосудие должно научиться их интегрировать. У меня есть вполне конкретные идеи, и я их намерен изложить. С точки зрения юриспруденции, для нас проблема интегрирования преступлений, в которых замешано большое количество людей — проблема номер один.
— Веселое государство, где интеграция преступлений — проблема номер один. — Ленски мрачно усмехнулся, отчего кожа на его скулах натянулась, и он вдруг, несмотря на холеную внешность и элегантный костюм, сделался похож лицом на Багрова.
— Вы правы, господин Ленски, — серьезно подтвердил адвокат, — у нас очень веселое государство.
Труба архангела
Александр Петрович Самойлов не был склонен к дачной жизни и обычно проводил большую часть лета в городе, совершая за сезон одну или две короткие поездки на южные курорты, причем ухитряясь устроить их так, что они шли не в ущерб, а на пользу делам, которые он в данное время вел. Тем не менее он считал обладание недвижимостью совершенно естественным для любого солидного человека, а в частности для себя, адвоката с именем — почти гражданским долгом, и потому имел дачный участок с запущенным садом и стареньким двухэтажным домом.
Нужно ли говорить, что такой человек, как Самойлов, если уж имел дачу, то в престижном месте, в Комарово, которое называл его подлинным именем — Келомяки, и на престижной улице, хотя и с нелепым названием — улице Академиков. Как ни смешно, два или три особняка на улице действительно принадлежали именитым академическим старцам, коих здесь никто никогда не видел, но зато их внуки и правнуки превесело проводили время на пустующей дедовской жилой площади.
Каждое лето, но не более двух раз за сезон, Александр Петрович подтверждал свое владение дачей, появляясь с друзьями и устраивая небольшие пикники. С соседями был знаком ровно настолько, чтобы их опознавать и обмениваться репликами по факту дурной либо хорошей погоды.
После женитьбы modus vivendi адвоката относительно дачи, как, впрочем, и во многих других отношениях, изменился. Выросшая в Ереване Карина, хотя и прожила достаточно долго в городских квартирах Москвы и Петербурга, так и не смогла отделаться от приобретенного в детстве мнения, что наилучшая форма бытия человека — в собственном доме. К этому добавлялись ностальгические воспоминания юности об ужинах и чаепитиях в саду под деревьями.
Она сама, не обременяя мужа лишними хлопотами, организовала на даче установку телефона, и вскоре Самойловы решили сделать загородный дом своей основной летней резиденцией.
Первый выезд на дачу совершили в апреле для посадки тюльпанов, к которым Карина испытывала неодолимое влечение. Выдался яркий солнечный день, не по сезону теплый, пожалуй, даже жаркий. Карина занялась перекапыванием клумб и высадкой луковиц, адвокат же, заявив, что у него аллергия к любым разновидностям земледелия, отправился прогуляться по окрестным улицам. В каком-то смысле характером он был подобен кошке, которая, попав в новое или давно не посещаемое место, обязательно должна все вокруг обнюхать.
Лыжный сезон закончился, и дачи пустовали. Оживление было заметно лишь на одном участке, через дом от Самойловых. Двухэтажный кирпичный дом, по советским нормам, шикарный, принадлежал физику с мировой известностью, с которым адвокат был знаком не только, как сосед, но и по причине увлечения того коллекционированием граммофонных пластинок начала века. С год назад академик почил в бозе, а его сын, член-корреспондент и высококлассный специалист по математическому обеспечению компьютеров, эмигрировал в Штаты, где фирма Ай-би-эм оценила его достоинства окладом сто шестьдесят тысяч долларов в год. Вряд ли он мог прилететь из Америки, чтобы посетить дачу, и Александр Петрович с любопытством разглядывал результаты деятельности, надо думать, новых владельцев. Дом был заново окрашен, забор частично отремонтирован и надстроен, а частично заменен новым, на окнах появились столь широко рекламируемые защитные металлические решетки, и вдоль забора наметанный глаз адвоката подметил датчики охранной сигнализации.
Основательные люди, улыбнулся адвокат.
— Вам кого-нибудь надо? — раздался из-за забора голос, не то что бы нарочито хамский, но на вежливость уж никак не претендующий.
— Тут жили мои друзья, Курбатовы, — печально вздохнул Александр Петрович.
— Теперь здесь новые хозяева. Проходите, — равнодушно отрезал невидимый собеседник.
— Как жалко, какая потеря! Какие интеллигентные были соседи! — горестно запричитал адвокат, не трогаясь с места.
У заднего крыльца академического дома два человека выгружали из микробуса фанерные ящики. С одного ящика упала крышка, но Александру Петровичу не удалось разглядеть, что там внутри.
— Я ведь вам говорю: проходите, — в интонациях голоса из-за забора появились угрожающие нотки.
— Конечно, конечно, — засуетился, переминаясь с ноги на ногу, Александр Петрович, — вы, главное, не волнуйтесь.
Он не сомневался, что вступил в контакт с человеком из внешней охраны нового владельца дачи. Не могли же ему, в самом деле, дать приказ изгонять с улицы вообще всех прохожих. Ergo, агрессивную бдительность топтуна следовало увязывать с конкретной сиюминутной ситуацией, то есть с разгрузкой микробуса. Тем временем, наконец, случилось то, чего с надеждой ожидал адвокат: очередной ящик развалился в руках у грузчиков — в нем была какая-то электронная аппаратура.