Сон в красном тереме. Т. 3. Гл. LXXXI — СХХ.

Цао Сюэцинь

И вот настал день, когда Баоюй проснулся совершенно здоровым. Только воспоминания о Дайюй выводили его из состояния равновесия.

Сижэнь как могла утешала его:

— Барышня Баочай ласкова и добра, потому отец и выбрал ее, а не барышню Линь. К тому же барышня Линь тяжело болела и в любой момент могла умереть. Но, зная твой беспокойный характер, бабушка не стала тебе ничего говорить и позвала Сюэянь, чтобы ввести тебя в заблуждение.

Баоюй опять расстроился, даже заплакал. Ему снова захотелось умереть, но тут на память пришли слова, услышанные во сне, к тому

же он боялся огорчить бабушку и мать и подумал: «Все равно, Дайюй нет в живых, а из остальных мне больше всех нравилась Баочай». Баоюй тешил себя мыслью, что брак с Баочай предопределен самой судьбой: у него — яшма, у Баочай — золото.

Баочай видела, что уговоры ее на Баоюя подействовали, и перестала тревожиться. Совершив перед матушкой Цзя и госпожой Ван положенные обряды, Баочай стала думать, как бы развлечь Баоюя, рассеять его печальные мысли.

Баоюй не вставал с постели, и присутствие Баочай лишь нагоняло на него тоску. Баочай же всячески старалась утешить его.

— Для тебя главное — вылечиться, — говорила она. — Ведь мы теперь с тобой муж и жена и век должны прожить вместе.

Баоюю нелегко было с этой мыслью смириться, но приходилось терпеть. Матушка Цзя, госпожа Ван, тетушка Сюэ ни на минуту не оставляли его, сменяя друг друга, а по ночам матушка Цзя присылала служанок, и Баоюю оставалось лишь покориться судьбе и лечиться.

Баочай была добра и ласкова с ним, и постепенно горячую любовь к Дайюй он перенес на молодую жену. Но об этом речь впереди.

В тот день, когда состоялась церемония, Дайюй потеряла сознание, дыхание в груди еле теплилось, и Ли Вань и Цзыцзюань не отходили от девушки и все время плакали. К вечеру Дайюй пришла в себя, глазами дала понять, что ей хочется пить. Цзыцзюань поспешила налить в чашку грушевого отвара с корицей и ложечкой влила в рот больной. Дайюй снова закрыла глаза и некоторое время лежала неподвижно.

Ли Вань знала, что это последний проблеск жизни, и, подумав, что еще полдня девушка протянет, ушла к себе сделать некоторые распоряжения по хозяйству.

Вскоре Дайюй снова открыла глаза, схватила Цзыцзюань за руку и, собравшись с силами, проговорила:

— Я скоро умру!.. А надеялась, что мы всегда будем вместе… Мне и в голову не приходило, что я…

Она умолкла, часто задышала и закрыла глаза, не выпуская руки Цзыцзюань из своей.

У Цзыцзюань мелькнула было надежда, но после долгого молчания Дайюй сказала:

— Сестра! У меня совсем нет родных, я одна в целом свете. Уж ты попроси, чтобы меня похоронили на юге, в родных местах!

От этих слов Цзыцзюань похолодела и велела позвать Ли Вань, но в это время пришла Таньчунь.

— Третья барышня! — воскликнула Цзыцзюань. — Вы поглядите на барышню Линь!

Из глаз служанки покатились слезы. Таньчунь подошла к постели, пощупала руку Дайюй — она была холодной. Глаза стали тусклыми, неживыми.

Как раз в это время пришла Ли Вань. Никто из троих слова не проронил. Служанки принялись обмывать Дайюй, но та вдруг рванулась и закричала:

— Баоюй! Баоюй! У тебя… — умолкла и покрылась холодным потом.

Цзыцзюань бросилась

к девушке, чтобы поддержать, но тело Дайюй обмякло и стало холодеть, глаза закатились.

Таньчунь и Ли Вань приказали причесать и обрядить Дайюй.

По ветру рассеялсяЧистой души аромат.Печаль в третью стражуУшла в дали дальние грез…

Дыхание Дайюй оборвалось в тот момент, когда Баочай в паланкине принесли в дом Баоюя.

Служанки не переставая плакали, но больше всех горевали Ли Вань и Таньчунь — они очень любили девушку.

Надо сказать, что дом, отведенный для молодых, находился далеко от павильона Реки Сяосян, и оттуда ничего не могло быть слышно. Но вдруг откуда-то донеслись звуки музыки. Все смолкли, стали прислушиваться — вокруг стояла тишина.

Таньчунь и Ли Вань, выйдя со двора, снова прислушались. Нигде ни звука, только ветер шелестел в бамбуковых зарослях да луна бросала свои лучи на каменную ограду.

Позвали жену Линь Чжисяо, попросили распорядиться обрядить покойницу, а утром доложить Фэнцзе.

Поначалу Фэнцзе не стала сообщать матушке Цзя о смерти Дайюй, боялась, как бы та от расстройства не заболела. В доме и без того хватало хлопот — Баоюй болел, Цзя Чжэну предстояло отправиться в путь. Да и мало ли было других забот.

Фэнцзе пошла в павильон Реки Сяосян и тоже всплакнула. Затем она поздоровалась с Ли Вань и Таньчунь и, узнав, что все необходимые приготовления сделаны, сказала:

— Вот и хорошо. Но почему мне сразу не сообщили и заставили волноваться?

— Как же вам сообщить, ведь вы были на проводах старого господина?! — проговорила Таньчунь.

— Нашли бы возможность! — вскричала Фэнцзе. — Впрочем, ладно, мне еще нужно пойти к Баоюю, этому «несчастью» нашего дома! Там хлопот хватит! А старой госпоже придется доложить, хотя смерть девочки, боюсь, будет для нее тяжелым ударом.

— В таком случае действуй по обстоятельствам, — промолвила Ли Вань, — выбери удобный момент и скажи.

Фэнцзе быстро вышла из комнаты. Она пришла к Баоюю как раз в тот момент, когда там был доктор, и услышала, что юноша идет на поправку. Воспользовавшись тем, что матушка Цзя и госпожа Ван немного успокоились, Фэнцзе потихоньку сообщила им о смерти Дайюй. Матушка Цзя едва не подскочила от испуга и запричитала:

— Это я виновата! Я ее сгубила. — Из глаз старой госпожи полились слезы. — Но и девочка натворила глупостей.

Матушка Цзя собралась было пойти оплакать Дайюй, но побоялась оставить Баоюя.

— Незачем вам ходить туда, почтенная госпожа, — стали отговаривать ее госпожа Ван и остальные, превозмогая скорбь. — Думайте о своем здоровье!

Тогда матушка Цзя велела пойти к Дайюй госпоже Ван.

— Иди к ней, — напутствовала она госпожу Ван, — и от моего имени обратись к ее душе с такими словами: «Мне тебя очень жаль, но отлучиться от внука я не могу, он мне роднее тебя. И если с ним случится несчастье, что я скажу его отцу?»