Сон в красном тереме. Т. 3. Гл. LXXXI – СХХ.
Шрифт:
– Второго господина Баоюя зовет отец!
Баоюй так удивился, что едва не вскрикнул: зачем он снова понадобился отцу? Но делать нечего, пришлось пойти.
– Я позвал тебя по важному делу, – промолвил Цзя Чжэн. – Во время траура ходить в школу не полагается, но дома повторять пройденное необходимо. Пока я свободен, будешь каждые два-три дня писать сочинения и отдавать мне на просмотр. Хочу проверить, каковы твои успехи.
Баоюй лишь поддакивал.
– Цзя Хуаню и Цзя Ланю я тоже велел повторять пройденное, – продолжал Цзя Чжэн. – И если твои сочинения окажутся
– Я буду стараться! – произнес Баоюй.
– А теперь иди!
Баоюй вышел и столкнулся с Лай Да, которого сопровождали несколько человек. С книгами в руках они направлялись к Цзя Чжэну.
Едва Баоюй прибежал домой, как Баочай бросилась к нему с расспросами и очень обрадовалась, узнав, что отец велел ему писать сочинения, чего нельзя было сказать о Баоюе. Однако нарушить повеление отца он не решался. Только он сел, чтобы собраться с мыслями, как пришли две монахини из монастыря Дицзан-вана.
– Как поживаете, вторая госпожа? – спросили они Баочай.
– А вы как? – не отвечая на вопрос, осведомилась Баочай и приказала служанкам угостить монахинь чаем.
Баоюю очень хотелось поговорить с монахинями, но он знал, что Баочай это не понравится. А монахини, встретив холодный прием со стороны Баочай, вскоре стали прощаться.
– Посидели бы еще, – из вежливости предложила Баочай.
– Простите нас, – ответила одна из монахинь. – В последние дни нам все время приходилось молиться и устраивать жертвоприношения в кумирне Железного порога, поэтому мы и не приходили справиться о здоровье госпожи и ее невесток. Но сегодня нам наконец удалось навестить госпожу, а сейчас мы торопимся к четвертой барышне Сичунь.
Баочай кивнула, предоставив монашкам поступать как им угодно.
Направляясь к Сичунь, монахини повстречали Цайпин.
– Твоя барышня дома? – спросили они.
– Ох, лучше не говорите о ней! – воскликнула Цайпин. – Вот уже несколько дней, как она не притрагивается к еде.
– А что случилось? – удивились монахини.
– Это длинная история. Пойдете к ней, и она сама вам все охотно расскажет.
Сичунь вышла монашкам навстречу.
– Здравствуйте! – сказала она. – А я-то думала, вы совсем нас забыли, потому что дела наши плохи!
– Амитаба! – вскричали монахини. – Можете нам ничего не давать, мы все равно будем вас считать нашими благодетелями – ведь монастырь наш все время находился на содержании у вашей семьи, сколько мы от старой госпожи получали милостей! Но старая госпожа, увы, умерла, и мы пришли повидаться с госпожами и их невестками. Всех обошли, а теперь вот к вам решили зайти.
Сичунь спросила, что случилось с монахинями из монастыря Шуйюэ.
– Там какая-то неприятность, – отвечали монахини, – их настоятельница никого в монастырь не пускает. А известно вам, что настоятельница Мяоюй из кумирни Бирюзовой решетки сбежала с мужчиной?
– Откуда пошли эти сплетни? – возмутилась Сичунь. – Язык надо отрезать тому, кто их распускает! Ее похитили разбойники, а на нее же еще и клевещут.
– Настоятельница Мяоюй всегда вела себя очень странно. Только напускала на себя вид праведницы, – заметила одна из монахинь. – Мы не хотели вам говорить, барышня. Но разве была она похожа на нас? Ведь мы всецело посвятили себя молитвам, самоусовершенствованию и поискам путей к спасению!
– А в чем можно найти спасение? – спросила Сичунь.
– О таких, как мы, говорить не приходится, – отвечали монахини, – а вот знатные барышни вроде вас вряд ли всегда будут жить в роскоши. Но когда обрушится несчастье, думать о спасении будет поздно! Одна лишь добрая и скорбящая бодхисаттва Гуаньинь может посочувствовать вам в ваших страданиях и указать путь к спасению. Вот почему и говорят: «Добрая, милосердная, спасающая от мук и несчастий бодхисаттва Гуаньинь». Мы отреклись от мира, и хотя страданий нам приходится претерпевать больше, чем госпожам и барышням из знатных семей, зато не подстерегают нас на каждом шагу опасности. Мы никогда не станем бодхисаттвами, но благодаря самоусовершенствованию можем когда-нибудь возродиться в мужской оболочке, а это для нас великое счастье. Мы не похожи на нынешних женщин, которым некому пожаловаться на свои горести и обиды.
– Ах, барышня! Если вы выйдете замуж, вам придется всю жизнь следовать за мужем и выполнять свой супружеский долг, где уж тут предаваться самоусовершенствованию? Ведь этому надо посвятить всю жизнь. Настоятельница Мяоюй ставила себя выше нас, простых монахинь, относилась к нам с неприязнью, считая невеждами. Ей неведомо было, что судьба иногда посылает счастье простым людям, а таких, как она, обрекает на страдания!
Слова монахинь затронули самые сокровенные чувства Сичунь, и, не стесняясь служанки, она рассказала им, как к ней относится госпожа Ю, как тяжело ей пришлось, когда она присматривала за домом, а затем показала монахиням остриженные волосы.
– Неужели вы думаете, что у меня не хватит решимости порвать с этим погрязшим в скверне миром? – сказала она. – Мысль стать монахиней у меня созрела давно, я только не знаю, как это сделать!
– Замолчите, барышня! – вскричала монашка, притворяясь встревоженной. – Услышит супруга господина Цзя Чжэня, подумает, будто это мы вас подбиваем стать монахиней, отругает, да еще, чего доброго, из монастыря выгонит. Вы, барышня, с вашим нравом, можете выйти замуж за человека достойного и всю жизнь наслаждаться довольством и счастьем.
– Думаете, только супруга Цзя Чжэня может вас выгнать, – оборвала ее Сичунь. – А я не могу?
Видя, что Сичунь не на шутку рассердилась, монахиня стала оправдываться:
– Не судите нас, барышня, строго за то, что мы о вас так подумали. Но все равно вам не позволят уйти в монастырь. Ведь мы говорим так для вашей же пользы!
– Ладно, что будет, то будет! – отвечала Сичунь.
Видя, что разговор принял нежелательный оборот, служанки стали делать монашкам знаки поскорее убраться. Монашки и сами поняли, что пора уходить, к тому же еще испугались, и, не сказав больше ни слова, попрощались с Сичунь. Девушка не стала их удерживать и холодно сказала: