Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров
Шрифт:
— Да черт с ним, с князем! Вы о нас, грешных. Что нам угрожает?
— Нам?.. Что нам… С вами, сказал господин Губский, будет отдельный разговор.
— Что значит — отдельный?
— Не знаю, не объяснил. Просто заявил, что с вами разберутся.
— Так, дальше.
— Дальше наступает моя очередь. Мне велено готовиться к покушению на генерал-губернатора.
— Вам? — искренне удивился Кудеяров. — Вы хоть однажды револьвер в руках держали?
— В юношестве. А сейчас я в основном держу в руках
— Чушь… Как же они могут убрать свою дойную корову? Они же с вашей гибелью лишатся денег!
Барон снова взялся за лацкан сюртука графа.
— Денег я им больше не даю. Поэтому полагаю, они и намерены убрать меня. Я балласт!.. Балласт! И вы, граф!
— Жутко, но правдиво, — заметил Константин. — И что же нам предпринять, барон?
— Бежать!.. Немедленно, безотлагательно, тайно! Чтоб никто не мог найти, пока этих мерзавцев не пересажают или не перестреляют!
— От таких вряд ли сбежишь. Найдут в любой дыре. Ныне у них агентура похлеще сыскной. А вот в полицию заявить не мешало бы.
— Ни в коем случае!.. Они предупредили!.. Знаете, что заявил господин Губский?
— Что убьет нас?
— Именно так. Даже, заявил, до ворот Департамента полиции не дойдете!
— Относительно мадемуазель ничего не было сказано?
— Бессмертной?
— Да.
— Вскользь. Просто поинтересовались, и все. Хотя, полагаю, господин Губский желал бы видеть ее. Вам неизвестно, где она сейчас?
— Даже не представляю, куда делась эта дамочка, — соврал граф, пожав плечами. — Скрывается, видимо. В бегах…
На следующий день Константин Кудеяров пересек двор своего дома и прямиком направился к чистильщику обуви, который обслуживал народ напротив его особняка уже не первый день.
— Изволите почистить сапожки, господин? — спросил тот.
— Изволю послать тебя за городовым, — ответил граф, доставая монету из портмоне.
Низко поклонившись, чистильщик поспешил искать полицейского. Граф присел на его скамеечку и принялся с интересом созерцать улицу.
Проходили парами и отдельно господа, пронесся с гиканьем лихач.
Наконец Кудеяров увидел спешащих к нему грузного городового и чистильщика.
— Здравия желаю, ваше благородие, — взял под козырек городовой, тяжело дыша. — Желали видеть?
— Желал, — граф внимательно осмотрел его. — Знаешь, кто я такой?
— Как не знать, ваше благородие? Который год держу порядок в этой территории! Граф Константин Георгиевич Кудеяров!
— Молодец, — кивнул удовлетворенно тот и показал на чистильщика. — А этого прохиндея знаешь?
Городовой растерялся.
— Наблюдаю иногда… Меньше месяца, кажись.
— Кто он?
— Как кто?.. Чистильщик. Обувь чистит.
— А вот вовсе и нет, — Константин поднялся. — Знаешь, любезный,
— Никак нет, ваше благородие, — замотал тот головой. — Чищу, деньгу зарабатываю!
Кудеяров пропустил мимо ушей его реплику, обратился к городовому:
— Значит, так, любезный. Чтоб этого прохиндея здесь больше я не видел. А увижу, немедленно обращусь в Департамент полиции, и ты будешь лишен звания и привилегий.
Городовой приложил ладонь к фуражке, глуповато ответил:
— Слушаюсь, ваше благородие!
Табба на звонок открыла сразу.
Увидев на площадке графа Константина, ничуть не удивилась, отступила назад, пригласила:
— Проходите, граф.
Он перешагнул порог, снял шляпу, стащил перчатки, окинул взглядом гостиную.
— Вы одна?
— Катенька ушла за покупками.
Кудеяров опустился со вздохом на стул, с улыбкой посмотрел на бывшую приму.
— Я бы не советовал слишком часто отпускать свою прислугу из дома.
— Но не могу же я подохнуть здесь от голода!
— Лучше подохнуть от голода, чем от допросов.
Бессмертная села напротив, раздраженно уставилась на гостя.
— Послушайте, граф!.. Я начинаю жалеть, что воспользовалась вашей любезностью и перебралась сюда!
— Вам не нравится жилье? — попытался перевести на шутку разговор Константин. — На мой вкус, очень даже приличное. Для холостой жизни в самый раз.
— Это не жизнь, а сумасшествие! Лучше действительно подохнуть, чем жить в таком кошмаре!
Константин налил в стакан из графина воды, пододвинул к девушке.
— Выпейте… Затем посчитайте до десяти и успокойтесь.
Табба довольно покорно выполнила его совет и усмехнулась:
— Простите меня. Я действительно устала.
— Может, вам уехать куда-нибудь?
— Обязательно. Неделя-другая — и уеду.
Граф тоже налил себе воды, выпил.
— У меня, мадемуазель, вчера был разговор с бароном Красинским. И если не возражаете, я в двух словах изложу его.
— Только не пугайте.
— Попытаюсь… То, что наши товарищи — Губский и коллеги — фактически приговорили нас с вами, известно. Но теперь такая же судьба может настичь барона.
— Его-то за что?
— За идеи. Видимо, их представление об идеях не совпадают с нашими.
— За это надо убивать?
— Обязательно. Все войны, истребления, убийства имеют под собой всего одну лишь причину — несовпадение идей. Вот и мы попали в такую же катавасию.
— Я тоже?
— Конечно. Они живут идеей, а мы всего лишь изображаем, что живем ею. Играем, как в дурном театре. А плохих артистов, как вам известно, из труппы беспощадно гонят.