Сонька. Продолжение легенды

Мережко Виктор Иванович

— Арнольд Михайлович, — с укором слегка заплетающимся языком произнесла Табба, — по-моему, вы — сумасшедший. Вы несете такую чушь, что я даже не знаю, как себя вести.

— Очень просто!.. Убраться отсюда!

— Вы это серьезно?

— А вы думаете, я шучу?.. Вы хамите, пьянствуете, заводите романы с клиентами, флиртуете черт знает с кем!.. Воруете, наконец!

— Ворую?.. А что я у вас украла?

— Часы!.. В этом же ящике лежали золотые часы!.. Теперь их нет!

— И вы считаете, что их взяла

я?

— Кто же еще?.. Яблоко от яблони далеко не падает!

Прима не спеша взяла графин со стола, подняла его над головой Арнольда Михайловича, вылила воду почти до дна и покинула кабинет.

Изюмов, сидя по-прежнему в повозке, напрягся, когда увидел выходящих из ресторана Таббу и Катеньку, проследил, пока они садились в подъехавший экипаж, сказал негромко кучеру:

— Пошел за каретой.

Катенька смотрела на молчаливую хозяйку, желала о чем-то спросить, но не решалась.

— Все, — повернулась наконец к ней Табба и развела руками. — Кирдык.

— Что?

— Песни закончились. Репертуара больше нет.

— Вас уволили? — холодея, спросила прислуга.

— Выгнали. Как дешевую уличную девку. Ну и хрен с ними!

Катенька оглянулась, сообщила хозяйке:

— Нас, кажется, преследуют.

— Кто? — Табба тоже посмотрела назад.

— Крытая повозка. Едет следом от самого ресторана. Думаю, это господин Изюмов.

— С чего ты взяла?

— Он приходил утром, когда вас не было.

— Зачем?

— Вас спрашивал.

— Что хотел?

Девушка замялась.

— Он влюблен в вас.

— Гони в следующий раз. В шею!

— Я так и сделала. — Катенька снова оглянулась. — Но видите, он опять.

— Останови! — крикнула Табба извозчику.

Тот натянул вожжи.

— Не выходи, — бросила прима прислуге и спрыгнула на землю.

Встала посреди дороги так, что объехать ее было невозможно.

В парке было темно и пусто.

Повозка с Изюмовым остановилась, Табба двинулась к ней. Увидела сидящего там Изюмова, приказала:

— Выйдите!

Тот послушно покинул повозку, встал перед артисткой.

— Зачем вы преследуете меня? — спросила она.

— Просто еду.

— Что вам нужно?

— Вы сами прекрасно все знаете!

— Вы хотите меня убить?

— Нет, — неуверенно ответил Изюмов. — Я хочу, чтобы вы принадлежали мне.

— Не будет этого!.. Слышите, не будет! — Табба ударила его по лицу. — Я скорее подохну, чем позволю прикоснуться ко мне!.. Ненавижу! Презираю! Оставьте же меня наконец! — Она хлестала его по щекам, он стоял молча, бесстрастно, неподвижно.

Прима наконец оставила Изюмова, широкими неверными шагами направилась к карете. Карета тронулась, артист продолжал стоять на темной аллее, одинокий, потрясенный, жалкий.

По лицу Соньки струился пот, пальцы немели и кровоточили, она из последних сил водила по крепкому металлу ножовкой, едва не сваливаясь с табуретки.

Остановилась, тяжело опустила руки, кое-как спустилась на пол, проковыляла к койке.

Постояла какое-то время, согнутая и обессиленная, хотела было сесть на койку, но повернулась и вновь направилась к окну.

Илья Глазков, одетый в цивильное, поднялся на этаж, остановился возле двери квартиры Таббы, после некоторого колебания все-таки нажал кнопку звонка. Никто не открывал. Прапорщик, с трудом сдерживая волнение, позвонил еще раз.

Этажом выше, на своем привычном месте, находился Изюмов, внимательно наблюдавший за ночным гостем. Увидел, что дверь квартиры наконец открылась, и показавшаяся Катенька недовольно что-то сказала ночному визитеру — что именно, артист не расслышал: во-первых, расстояние, а во-вторых, по улице прогрохотала повозка.

— Время позднее, госпожа уже отдыхают, — повторила прислуга и попыталась вернуться в квартиру.

Илья придержал дверь.

— Понимаю, что поступаю бестактно, но вопрос крайне важен. Он касается ее матери. — И напомнил: — Я уже приходил, помните?

Катенька измерила его взглядом с ног до головы, вздохнула:

— Попробую.

Изюмов подошел поближе к перилам лестницы, не сводил глаз с ночного гостя.

Вновь появилась прислуга, открыла дверь пошире и впустила Илью.

Табба с наброшенным на плечи халатом сидела за столом в гостиной, смотрела на прапорщика тяжело, еще не до конца придя в себя после сна.

Катенька ждала в столовой.

— Я ненадолго. И последний раз, — торопливо сообщил Илья, не садясь на стул. — Буквально пару минут.

— Это теперь не имеет значения, все равно разбудили, — буркнула артистка. — Что на этот раз?

— Через день вашу маменьку отвезут в суд. Этого допустить никак нельзя, потому что ее осудят на каторжные работы.

— Что от меня требуется?

— Деньги.

— Деньги?.. Какие деньги? — нахмурилась Табба.

— Я условился с двумя надзирателями, они готовы поспособствовать бегству вашей мамы. Но исключительно за деньги.

— Я вас не понимаю. Можете объяснить более внятно?

Прапорщик все-таки присел на стул, полушепотом стал рассказывать:

— Я мадам Соне готовил другой побег. Она должна была подпилить прутья и бежать через окно. В таком случае внизу ее ждал бы экипаж. Я даже договорился с нужными людьми. Но у мадам нет сил, чтобы справиться с решеткой. Остается единственный путь — подкупить надзирателей. И двое дали согласие.

Прима налила из графина воды, сделала глоток.

— По-моему, вы несете полную чушь. Вам нужны деньги?