Сонные глазки и пижама в лягушечку
Шрифт:
– Да уж, – вздыхает Белфорд. – Все без толку, зря сходили.
– Я же говорила, надо было намекнуть ему на взятку. Это бы его взбодрило.
11:30
На улице заметно потеплело. В воздухе висит дымка, пахнет кислой капустой. Городской озоновый слой вибрирует, как крысиный студень. Вулкан Рейнер практически не виден, хотя в небе по-прежнему ни облачка, – гора превратилась в привидение, в размытый конический силуэт. Солнце тоже стало призраком; яростные бескрайние океаны термоядерной энергии не в силах справиться с испражнениями десятков тысяч маленьких японских машин.
– Не вдыхай этот воздух, – говорите вы. – Мало ли где он побывал?
Черты городского
– Я помню время, когда в Сиэтле не было смога, – отзывается Белфорд. – Еще совсем недавно.
– Грех жаловаться. Это ведь запах денег.
Мелкая радость: Белфорд платит за парковку. Вот такая теперь жизнь, нужно считать копеечки. Тоска! Почему-то вспоминается длинноволосый урод из «Быка и медведя», сказавший, что концерт только начинается. «Харборвью», – шепчете вы с отвращением. Белфорд, думая, что речь идет о мясоликой тете из полиции, торопится добавить:
– Мы, наверное, показались ей немножко чокнутыми. Бедняжка!
Проехав вдоль воды по Эллиот-авеню, вы удачно избегаете пробок, вызванных чествованиями Ямагучи. Эти чествования похожи скорее не на парад, а на митинг в центре города возле торгового центра «Вестлейк». Мэр торжественно вручает доктору ключи от Сиэтла. Больные раком, съехавшиеся из пяти окрестных штатов, неистовствуют, требуя благословения. Добрый доктор обещает журналистам и толпе, что в понедельник на пресс-конференции огласит некую важную информацию, – и прибавляет, застенчиво улыбаясь и сопровождая каждое слово постукиванием зажигалкой по зубам, что родители послали его учиться в Хьюстон лишь по одной причине: название местного университета, «Райс», ласкало слух рисолюбивых азиатов. На вершине Куин-Энн-Хилл вы опрометчиво спрашиваете Белфорда, не приходила ли ему мысль, что Андрэ могли похитить? Сначала он энергично трясет головой, отрицая такую возможность, однако уверенность быстро сменяется паникой, когда вы развиваете тему:
– Я имею в виду заговор. Работу профессионала. Подумай, воры всей Европы знают об Андрэ и его талантах. Может, кто-то его выследил здесь, в Америке? Конечно, они не умеют им управлять, не знают специальных команд. Но ведь Конго ван ден Босс мог их научить! Допустим, он продал инструкцию кому-нибудь из сокамерников или проговорился, не выдержав побоев. А может, он был досрочно освобожден? Как-никак уже три года прошло. В Америке ранние освобождения практикуют сплошь и рядом, почему бы французам не делать того же? Что, если Конго сейчас в Америке? Что, если…
– О боже, – стонет Белфорд. – Боже, боже, боже! Почему я об этом не подумал?
Он настаивает, чтобы вы немедленно развернули машину и ехали обратно в полицию – следователя надо предупредить! С огромным трудом вы убеждаете его, что задачу можно с тем же успехом решить и по телефону.
– Позвонишь сразу, как приедешь домой. И поспи хотя бы пару часов, в самом деле! Расслабься, выпей стакан вина. На тебя страшно смотреть, сплошные нервы!
Наверное, следовало быть чуть поласковей, но вы и так все утро посвятили Белфорду в ущерб собственным делам. А между тем вам просто необходимо встретиться с Кью-Джо до того, как она уйдет. Волшебная колода Таро поджидает у нее на столе, призывно играя пестрыми цветами и неоднозначными картинками, – изысканная, заткнутая жеваной бумагой замочная скважина в дверях храма разрушенной удачи.
11:50
Подруги дома нет. Ее встреча с огородницей назначена на полдень, и похоже, в кои-то веки она решила не опаздывать. Однажды Кью-Джо, узнав, что ваше жизненное кредо всегда было «вовремя», процитировала высказывание Оливера Голдсмита: «Воспитанной женщине не свойственна пунктуальность». Вы скептически оглядели вульгарные воланы танцующей плоти – кто бы говорил о воспитанности! – но не нашли ничего лучшего, чем промямлить: «Ранней пташке и бог подает», чем весьма насмешили подружку.
Так или иначе, сегодня Кью-Джо почему-то вовремя отправилась на работу – если, конечно, можно назвать работой эту чушь: играть в единственном числе роль благодарной аудитории, выслушивая скучные рассказы о туристических вояжах.
Почти десять лет назад, во время поездки на автобусе, Кью-Джо игрою случая впихнула тектонические плиты своей туши на сиденье рядом с тщедушной (повезло) старушкой, которая, как оказалось, только что вернулась из тура в Грецию. Старушка достала из сумочки потрепанные фотографии, продемонстрировала их толстопопой попутчице и, уловив в ее глазах проблеск вежливого энтузиазма, предложила: «Давайте зайдем ко мне, посмотрим семейный альбом. Я заплачу вам десять долларов». Кью-Джо согласилась – отчасти из сострадания, отчасти потому, что не прочь была заработать десятку. Позже до нее дошло, что мир полон людей с похожими нуждами: одинокие старики, чудаковатые отшельники, неисправимые хвастуны, горькие неудачники, не решающиеся доставать друзей дурацкими фотографиями, – их всех объединяло стремление рассказать кому-нибудь о своих поездках. Подробно, в мельчайших деталях. И Кью-Джо взялась за работу, которая заключалась в том, чтобы терпеливо, час за часом высиживать в гостиных, спальнях, кабинетах, реже – в роскошных будуарах, просматривая школьные и свадебные фотографии, восхищаясь слайдами и видеозаписями, читая вслух записи в дневниках, листая курортные буклеты и путеводители – и при этом выказывая живое любопытство и одобрение. Она быстро усвоила: чем больше задаешь вопросов, тем больше платят чаевых (хотя спрашивать следовало лишь то, на что клиент мог легко ответить). Чего только ей не приходилось обсуждать! От семейного обеда в Айове до кабаре «Фоли Бержер» в Париже, от легендарных диснеевских мышей до кабульских крыс-мутантов – и зачастую по нескольку раз подряд. Клиенты в большинстве своем путешествовали редко, многие всего раз в жизни, и Кью-Джо нередко приглашали в один и тот же дом дважды, а то и трижды.
Вы часто пытались убедить подружку, что занятие это пустое, хотя и хитроумное, и серьезных денег не принесет. Кью-Джо неизменно отвечала, что вспомогательный доход не повредит, гадальное ремесло – вещь нестабильная, зависит от расположения планет (скорее от состояния экономики, возражали вы). Во всяком случае, добавляла она, бедняжки на меня рассчитывают – утверждение, отчасти созвучное пафосному Белфордову человеколюбию, над которым вы обе неоднократно подтрунивали.
Ну, бог с ним. Так или иначе, Кью-Джо ушла на работу как раз в тот момент, когда вы на нее рассчитывали. Однако, подойдя к дверям своей квартиры (она у вас побольше и получше, чем у подружки), вы обнаруживаете, что Кью-Джо оставила записку.
11:53
Подсунутый под дверь маленький квадратик рисовой бумаги содержит следующие слова, написанные серебристыми чернилами:
Малышка Гвен!
Как жаль, что мы разминулись! Я вернусь в три часа. Карты у меня на столе. Я перетасовала их, медитируя о вопросах, которые, наверное, тебе не терпится задать. Зайди ко мне, выбери карту, подумай о ней. В общем, ты знаешь, что делать. Чмоки-чмоки!
Толстушка Кью.
Она предлагает вам выбрать карту. Так это обычно и происходит. Теперь, когда вы хорошо знаете друг дружку, гадать стало сложнее: личные чувства, надежды и опасения наводят помехи. Кью-Джо говорит, что Таро имеет множество смыслов; если гадать для друга, то подсознательное желание оградить, защитить от судьбы искажает объективную картину, смещает ее в позитивную сторону. В результате друг получает ложный прогноз, а репутация гадалки страдает. Гадать для незнакомца – все равно что переспать с первым встречным: одновременно и опаснее, и честнее, чем с постоянным партнером.