Соперник Византии
Шрифт:
В почивальню постучались, а потом медленно, бережно отворилась дверь, и служанка, просунув голову, сказала:
– Матушка княгиня, отец Григорий давно дожидается.
– Пусть еще посидит, я оденусь, позови девок, а он пусть ждет.
Появились девки и Ольга приказала:
– Из праздничного сундука принести все платья. Скажите боярину Блуду, чтобы все служивые собрались в Золотой палате. Князю скажите, что я его тоже буду ждать.
Ей принесли все праздничные платья, весь гардероб, и она стала выбирать, надевая и сбрасывая в раздражении. Все платья висели на ней, как мешки. Наконец выбрала голубое с крестами, в котором была на встрече с императором Константином Багрянородным и в соборе Святой Софии. Она за последнее время сильно похудела, потому и это платье сидело мешковато, но Ольга заставила девок тут же убрать все лишнее, чтобы платье сидело ровно. Когда она была причесана и одета, вышла в Золотую палату и села в свое кресло, помнившее еще Олега Вещего и князя Игоря, ее мужа, а ныне одряхлевшее со временем, которое она никак не хотела менять. В палате уже стояли бояре, воеводы, тысяцкие.
Палата была заполнена, и все ждали Святослава. В этой сутолоке никто не заметил, как два младших княжича, Олег и Владимир, заигравшись, вбежали в палату, но Ольга властно заметила:
– Это еще что, вместо отца явились? А ну-ка во двор идите!
Дети оказались без присмотра, ведь дядьки их находились в палате. Их вежливо выпроводили. Явился Святослав. Прошел и сел в собственное кресло рядом с матерью, украшенное славянским орнаментом и округлым ликом Дажьбога в головах.
– Вот и собрались, - молвила Ольга, - может, в последний раз вижу вас всех вместе, потому как тяжко стало мне. Устала...
Последовала продолжительная пауза. Ольга собиралась с мыслью, подумала, как бы не пропустить главное:
– Забота моя была об устройстве и сохранении северных земель от Ладоги - Псковской, Поморской до низовской Киевской. И, слава Богу, пока все в хороме и порядке. Вот и поцинаков проклятых прогнали, и народ дружен, обустраивается. Вот и сын вернулся на стол свой... А ныне вдруг вижу, князь опять ратать собрался. А как же Отень [132] ? Земля не малая - леса, реки, озера, рольные земли [133] . Может, опять придут примучить нас? Тогда как?
132
Отень - отчий, родовой, Отечество.
133
Рольные земли - пахотные.
Княгиня Ольга вполуоборот повернулась к сыну:
– Говори, о чем помышляешь? А вы, бояре, подумайте и судите.
Нет, не того ожидал Святослав от этой неожиданной и срочной встречи. Голова была занята другим. А вот мать нарушила порядок дня, разрушила срочные воинские заботы, подготовку к походу, собрала людей и теперь хошь али не хошь, но отвечать придется. И каждое слово, которое произносила мать, било в самое сердце.
– Возвращаться надо, - сказал Святослав, - старшая дружина, войско осталось там, а я тут, - он развел руками.
– Так не водится. Я действительно, матушка, собираюсь вернуться к войску. Да и бояре служивые одобряют мое решение, а войско ждет. Вчера посылку привез гонец, Волк и Улеб пишут: дела без тебя, князь, идут плохо, болгары возбудились, как муравьи, устраивают засады и нападения. Уже два города в их власти, а ведь клялись в верности и переходили под мою руку... И ты, матушка, напрасно говоришь, что от своей земли отрекся. А не ты ли рассказывала в детстве, что предки твои по матери не только от Гостомысла, который был внуком славянского князя из Тутракана, что находится рядом с Плиской, а дед мой Рюрик - предок бодричей, что пришли из Македонии, а ныне живут в верхних землях. Об этом мне поведал мой учитель, покойный дядька Асмуд, сын Олега и друг моего отца, как ты знаешь. Выходит, не чужую землю ищу я, возвернулся к своим предкам... Не любо мне жить в Киеве, как в тисках, хочу жить в Переяславце на Дунае: там средина земли моей, туда со всех сторон свозят все доброе: от греков золото, ткани, вина, овощи разные, от чехов и венгров серебро и коней, из Руси меха, воск, мед и челядь... Суждено мне возвратиться, потому и собираю дружину. Переговорил с печенегами запада, что ходили со мной на хазар, и угорцами, обещали присоединиться. Как стану там, и Русь станет велика, обширна и богаче. И купцы пойдут не через пороги, и торга будет больше, корабли построим, как у греков, ведь море рядом. Потому на том и стою.
Среди думских бояр старейшинами были Свенельд и Блуд, но Свенельд остался в Болгарии, поэтому выступил присутствующий Блуд, как бы выражающий мнение большинства, а вернее, многих.
– Конечно, князь, в словах твоей матери есть правда, которую никак нельзя не учитывать. Но и у тебя тоже правда, с которой приходится считаться. Я думаю, что тебе надо идти к войску, и надеюсь на твое скорое возвращение в отчину.
Бояре зашумели, но Ольга вдруг встала.
– Я уже утомилась, - сказала она, - и долго не могу присутствовать, но вот что скажу. Ты видишь, сын, что я уже очень больна. Куда же ты от меня уходишь? Когда похоронишь меня, то иди куда хочешь.
Она было сделала шаг, но остановилась:
– Никаких курганов, никакой стравы или тризны - хоронить меня по вере моей, на то вон Григорий есть, он и будет распоряжаться, когда Богородица придет и позовет меня.
– Хорошо, мать, - печально глядя на высохшую фигуру, сделавшуюся маленькой, осунувшееся лицо с крупными глазами и нетвердой походкой, чувствуя, как в груди у него все сжалось от ее отчаянных слов, Святослав добавил:
– На том стою!
– и вышел.
За ним потянулись бояре, тысяцкие, лучшие люди. Они выходили молча, но, переступив княжеский двор, заговорили, заспорили, задумчиво гладили бороды, видели своими глазами, что матушке княгине осталось недолго.
Ольга вошла в светлицу рядом со своей опочивальней, но присела на лавку, тяжело дыша:
– Вот, Григорий, я с утра чувствовала себя бодрой и как бы молодой. А теперь задыхаюсь, словно воздуха вовсе нет. Я тебе, просвитер [134] , вот что скажу...
– Матушка, позволь спросить, - остановил ее Григорий, -отчего ты всех опечалила? Отчего такой собор?
– Вот и хотела я тебе об этом сказать, - стала пояснять она, - поутру, как глаза разомкнула, гляжу, в опочивальне кто-то есть. Думала, постельница, а приглядываюсь - белое какое-то, и все приближается ко мне. Потом лик углядела такой, как у девок молодых, не замужних и не вдовых, а светлый и улыбчивый. Но нет, приглядываюсь, выходит как бы юнак, красивый такой, в жизни никогда такого не видела... А потом говорит так, будто о... любви, а я поняла - ужаснулась. Говорит, что пришел от Матери Божьей. И та зовет меня к себе.. Что же это, Григорий?
134
Просвитер - настоятель собора, священник.
– Это благодать, - молвил он, - это был архангел Гавриил. Он принес тебе благую весть. Радуйся, матушка и молись!
Григорий вдруг вытащил из сутаны платок и стал вытирать обильно текущие слезы:
– Радуйся, матушка, - зарыдал он, - радуйся! Но только позволь быть рядом с тобой.
– Вот почему такой собор, - печально сказала она, тяжело поднялась и молвила: - А ты, конечно, будь!
Святослав медленно, будто нехотя, поднялся на коня и всю дорогу к пойме Почаны, где сотские учили новобранцев ратному делу, ехал в задумчивости. Где-то в душе он переживал, что дал слово матушке не покидать ее, - война требовала его присутствия, а разум твердил, что все верно, что именно так он должен был решить и сказать, и люди именно это от него ждали. Почему он сказал, что не любо ему жить в Киеве, что в тайне скрывал, но вырвалось? Он действительно почувствовал себя здесь чужим. Казалось, прошел только год, но этот год стал стихией его вольного характера, борьбы и воинского успеха... Он вселил в него дух пространства, действий и побед. Это было торжество его натуры и гения - военачальника... А здесь он чувствовал себя замкнутым в ограниченное пространство, где ощущал себя чужим и с чужими людьми. Под влиянием матушки, ее ума, обаяния Гора все более склонялась к христианству, считая устаревшей веру предков, в то же время соблюдая народные обычаи. Так зарождалось двоеверие на Руси. Святослав же считал, как и Асмуд, что христианство чуждо русскому люду, что Бог, пришедший из Палестины и принятый греками, никак не может управлять той стихией, которая бушует на Руси. Вспоминая и читая записи Асмуда, он знал, что учитель поклонялся именно этой стихии, окружающему миру, разговаривал, как с человеком, с реками, камнем, гладил и обнимал деревья, шепча им что-то. Как-то в Ладоге, будучи еще мальцом, после удачной охоты и нагрузившись медом, Асмуд обнял березку, уверяя, что это его жена. Он обнимал и целовал ее, говоря нежные, красивые слова. Ловчие до того развеселились, аж плакали. Но наблюдательный малец, который еще и не пробовал меда, в какой-то момент увидел сквозь висящие ветви, а березы на севере низкорослые, лицо женщины, да такое лучезарное, что мальчик зажмурился, а когда открыл глаза, все пропало. И он сам перестал смеяться и, топнув сапожком, приказал всем вернуться в замок. Но любопытство к этому видению осталось. На следующий день он спросил у Асмуда, помнит ли он, что говорил на охоте, обняв березку. Асмуд задумался, а потом молвил:
– Помню. То привиделась мне моя зазнобушка, Любава моя, которую я оставил, прощался с ней вот у таких березок, когда уходил с вэрингами на торг в Константинополь. А когда через двадцать лет вернулся, она уже померла. Помню, сынок, хорошо помню. Вот и послал мне Сварог мою Любушку. Вот снова мы с ней встретились.
– А что, дядька, ты и Сварога видел?
– наивно спросил Святослав.
– А как же его не увидеть, - ответил учитель.
– Он везде. Он все, что окружает нас.
– Как же так, - удивился мальчик, - я смотрю, смотрю крутом, много вижу, а Сварога ни разу не видел?
– Вырастешь - поймешь. Его не глазами видят. Его сердцем и душой видят и чувствуют.
Вот что нечаянно вспомнил Святослав спустя тридцать с лишним лет. Вот о чем он думал, спускаясь к Почайне.
Лагерь был сделан небрежно, будто загон для животных, окруженный столбами с протянутыми красными флажками, а внутри единственная палатка, в которой жил сотник и его подчиненные, руководившие обучением новобранцев. Юноши собирались с утра на своих лошадях и каждый день обучались ратному делу: соблюдение строя, стрельба с бегущей лошади из лука, владение мечом, фехтование на саблях и другие воинские премудрости. Как и все войско Святослава, младшая дружина была смешанная, состояла из опытных воев, испытанных в боях с хазарами и болгарами, и молодых, еще только набранных. Новобранцев пока обучали всех вместе, но потом распределяли по полкам, и они как бы растворялись в общем войске. Но в войске Святослава находились и женщины. И это была вовсе не его придумка, уж так повелось со времен амазонок, Аскольда и Дира, Олега и Игоря. В русском войске всегда присутствовали воины-женщины, порой превосходившие мужчин ловкостью и смышленостью. Римляне и греки всегда поражались их присутствию на войне. Воевода Борич и сотник Егри подъехали к Святославу и доложили, что обучение идет успешно, но медленно. Особо плохо стреляют, из двадцати только два-три попадания, бабы, те лучше - четыре-пять.