Сопротивление большевизму 1917 — 1918 гг.
Шрифт:
Сделаю здесь маленькое отступление в предисловии я сказал, что буду говорить о приметах и вообще о сверхъестественном. В один из этих дней, вернувшись после ночного дежурства на участке роты, я прошел в наш штаб. Я проголодался, а там на столе стояли разные вкусные вещи. Так как было еще темно, то я зажег свечи, стоявшие на столе. Их было три. Я начал закусывать. Сидевший тут же подпоручик Никольский (туркестанский стрелок), командир 1–й роты, говорит мне «А. Г., потушите одну свечку, а то — нехорошая примета!» Я рассмеялся «В наш век и верить в приметы!» Но чтобы его успокоить, все же потушил одну свечу. Но случайность или совпадение, в 2 часа дня, идя к своей роте, подпоручик Никольский был убит наповал ружейной пулей, попавшей ему в сердце. Случилось это около часовни Иконы Иверской Божией Матери.
В Чудовом монастыре монахи все время служили молебны о ниспослании нам победы. Когда дело подходило к оставлению нами Кремля, игумен исповедовал всех монахов и причастил их. Так как Кремль в то время простреливался со всех сторон, какая-то
Ожесточение боев возрастало. Большевики, видя, что мы всюду держимся стойко, начали с командующим войсками Московского гарнизона Генерального штаба полковником Рябцевым переговоры о перемирии, и к вечеру 30 октября перемирие было заключено. Несмотря на это, большевики не прекращали обстрела Кремля. На моих глазах был разрушен артиллерийским огнем Малый Николаевский дворец в Кремле. Огонь велся с Воробьевых гор. Вечером 30 октября нашим силам было приказано собраться всем в Александровском военном училище, и в этот же вечер большевики еще раз пытались ворваться в Кремль. Против Никольских ворот ими была поставлена батарея, бившая по воротам прямой наводкой. Были там у них и пулеметы. Внутри Кремля, против Никольских ворот, была оставлена наша 2–я рота, построившая себе баррикаду из ящиков с винтовками, пришедших из Америки. Огня мы не открывали, так как противника за Кремлевской стеной не было видно. В советском журнале «Огонек» (№ 46, 1957) на обложке изображена картина взятия Кремля: масса дыма и огня, убитые и раненые… И все это неверно! Как я уже сказал выше, огня мы не открывали и никаких убитых и раненых быть там не могло. Я оставил Кремль последним с ротой юнкеров и видел все, что там делалось.
Получив приказание идти в Александровское военное училище, поздно ночью мы пришли туда. Училище кишело, как пчелиный улей. Там собрались все антибольшевистские силы, юнкера, студенты, офицеры и еще какие-то люди, добровольно к нам примкнувшие. Все мы устали, 6 — 7 дней боев сказывались на всех. Здесь же мы попали в теплое помещение и получили горячий ужин.
Никто не знал, что будет дальше. Тут полковник Рябцев проявил себя с не особенно красивой стороны: он устроил что-то вроде митинга и стал рассказывать юнкерам, что он договорился с большевиками о том, что все мы с оружием возвращаемся в свои казармы и продолжаем свои занятия, так как фронт нуждается в офицерах… Молча и угрюмо слушали юнкера Рябцева, не веря ему. Вдруг раздался голос одного юнкера: «Что вы, господа, слушаете это г…! Все он врет. Продаст нас!» На это Рябцев нашелся только ответить: «Что вы, товарищ юнкер, так грубо выражаетесь!» Дальше слушать его не хотели. Было решено, полагаясь на обещания Рябцева, переспать здесь, а утром идти в школу.
Утром, когда мы проснулись, нас ожидал неприятный сюрприз: против главного входа стояла на позиции трехдюймовая пушка, а против окон — пулеметы с прислугой, конечно. Обманул нас таки Рябцев! У многих было желание идти на Дон, где уже начиналось будто бы восстание против большевиков, но как туда дойти, не представлял себе никто. В здании начали появляться какие-то люди с красными повязками на рукаве. Говорят — комиссары! Мы получили приказание сдать винтовки и пулеметы. Несколько позже офицерам сдать револьверы… И наконец, к вечеру, — сдать и холодное оружие. Так разоружили нас полностью. Ждать было нечего, надо было уходить. Начальник школы раздавал какие-то деньги. Получил и я 400 рублей. Сговариваюсь с юнкерами, которые живут около меня; но москвичей мало, все больше приезжие. Поздно вечером пишу пропуска для хождения по улицам. Права на это не имею, конечно, никакого, но, принимая во внимание темноту ночи и малограмотность патрулей, пишу и сам же подписываю. Вчетвером выскользнули мы из училища, держа в руках мои «пропуска», и пошли домой Москва — в темноте, на улицах ни одного фонаря. Где-то слышна стрельба. Мосты заняты караулами, ходят патрули. Нам надо идти в Замоскворечье, на Полянку, через Москворецкий мост. На мосту стоят два солдата — караул. При виде нас четверых они начинают уходить с моста, им тоже страшно. Кричим начальническим тоном: «Куда, сволочь, уходите? Проверяй пропуска!» — «Да идите, чего там проверять!» Мы, конечно, прошли мост быстрым шагом, и я благополучно дошел до дому. Набрал горсть мелких камней и бросил в окно спальни, где спала жена, так как стучать в дверь и поднимать шум я не хотел, могли бы быть неприятности. Жена быстро впустила меня.
Так вся наша школа и разбежалась в эту ночь. 3–я же школа оставалась до утра, и, когда утром пошла в казармы, юнкера имели много неприятностей. Многих из них избили, были и раненые. На другой день мой денщик побывал в школе и сообщил мне, что почти все юнкера собрались в школе. Одеваюсь во все солдатское, принимаю вид «товарища солдата» и еду в школу. Школа полна юнкеров, не знающих, что им делать дальше. Собираю всех и говорю, что надо искать какой-то выход. Поэтому объявляю себя начальником школы и назначаю юнкера такого-то моим адъютантом. Спрашиваю, кто умеет писать на машинке? Нашлись и такие. Начинаем писать увольнительные свидетельства такого рода: «Солдат такой-то, прикомандированный к 4–й Московской школе прапорщиков в качестве сапожника (или еще кем-либо), уволен в отпуск туда-то». Печать, подпись моя, как начальника школы, и адъютанта. Вызываю
Так закончила свое существование 4–я Московская школа прапорщиков, выпустившая около 2000 прапорщиков.
* * *
После окончания боев и прихода к власти большевиков жизнь в Москве совсем расстроилась. Водопровод и электричество не действовали, все продукты исчезли и купить что-либо можно было лишь на «черной бирже». Достать чего-нибудь съедобного стало задачей, павшую от истощения и непосильной работы лошадь, брошенную на Страстной площади, разделывали по частям и уносили домой. Настроение у всех было отчаянное И вдруг разнесся слух, что на Кремлевских Никольских воротах случилось чудо. Мне пришлось видеть все это своими глазами. Над воротами была икона Святого Николая Чудотворца, а по бокам его — два ангела с пальмовыми ветвями. Как я писал выше, по этим воротам били из орудий прямой наводкой и стреляли из пулеметов, но в икону не попало ни одной пули, ни одного осколка, оба же ангела были разрушены совершенно, и от них не осталось и следов. Начали собираться толпы народа. Служились молебны, что было, конечно, не по вкусу властям. Ленин издал декрет, в котором призывал население не верить «сказкам». Место, где были икона и ангелы, завешивается красной материей. Через некоторое время разносится новый слух: красная материя разорвалась пополам и упала на землю.
Новый декрет разъяснял населению, что никакого чуда не было, а материя разорвалась об железный венчик, помещавшийся над иконой, и затем упала на землю Этим «разъяснениям» народ не поверил, и в один теплый солнечный день от всех московских церквей двинулись к Никольским воротам крестные ходы с духовенством во главе, сопровождаемые толпами народа. Один за другим подходят они к образу святого Николая Чудотворца, служатся молебны, и все это потом движется по Тверской улице. Процессия заняла расстояние от Кремля до Садового кольца. Я полагаю, что участвовало в ней не менее 100 тысяч человек.
На стенах Кремля стояла с пулеметами ленинская «гвардия» — латыши. Церемония продолжалась около 3 — 4 часов, после чего все крестные ходы разошлись по своим церквам. После этого случая властями было приказано поставить высокую деревянную стену, которая закрывала бы Никольские ворота. Часы на Спасской башне, которые так приятно вызванивали «Коль славен», были пробиты снарядом.
Что было в Москве дальше, сказать не могу, так как я уехал оттуда, и, думаю, навсегда.
Вот уже прошло 62 года, как наша Москва, город «сорок сороков» церквей православных, подпал под богоборческую власть большевиков.
Несмотря на более чем полстолетия минувших лет, все ж не потухает в душах истинных русских патриотов желание узнать, как проходили эти дни в Москве? Надо признаться, задача не из легких. Кое-что ускользнуло из памяти, кое-что вспоминается, но кое-что ярко воскресает в памяти, как бы это было вчера.
75
Трембовельский Александр Дмитриевич. Окончил Александровское военное училище. Прапорщик 56–го запасного пехотного полка. Участник октябрьских боев в Москве. В Добровольческой армии с ноября 1917 г. Участник 1–го Кубанского («Ледяного») похода в пулеметной роте Корниловского полка, затем на бронепоезде «Партизан» в 1–м бронеавтомобильном дивизионе, с 30 сентября 1919 г. поручик, в мае 1920 г. — в экипаже танка «Генерал Скобелев», в июле 1920 г. штабс–капитан, командир того же танка. Кавалер орд. Св. Николая Чудотворца. С августа 1920 г. капитан и подполковник. Галлиполиец. Осенью 1925 г. в составе Технического батальона в Югославии. Полковник. Окончил курсы Генерального штаба в Белграде. Умер 1 февраля 1985 г. в Санта–Барбаре (США).
76
Впервые опубликовано: Часовой. № 624. Март — апрель 1980.
В те дни октября 1917 года автор этих строк юным прапорщиком служил в Москве в 56–м пехотном запасном полку, три батальона которого стояли в Покровских казармах, а 1–й батальон был расквартирован в Кремле.
Гарнизонную службу по Москве и, конечно, по Кремлю нес наш полк. На мою долю выпало несколько раз быть караульным начальником в Кремле, ворота которого к ночи закрывались. Но мне, как караульному начальнику, были известны секретные входы в Кремль.
Как только утром 27 октября я пришел в свою роту, фельдфебель роты передал мне запечатанный конверт от адъютанта полка. Распечатав пакет, я прочитал: «Немедленно явитесь ко мне!» Когда я пришел к нему, то его кабинет был почти заполнен офицерами полка. Адъютант капитан Я. прочитал нам телеграмму о событиях в Петрограде и передал нам устное приказание коменданта Москвы полковника Мороза собраться господам офицерам гарнизона Москвы в сборном зале Александровского военного училища на экстренное собрание.