Сорок 2 дня
Шрифт:
— Лана. Ты совсем с ума сошла? Ты забыла, что эта бесчувственная тролль помолвлена с ним, и эти рептилии, маскирующиеся под его семью, сделали с тобой в последний раз? Они сомкнули свои ряды, и выгнала к чертовой матери из страны. Хорошо, что она не заставила тебя подписаться кровью, никогда не идти рядом с ее мужчиной?
Я краснею.
— Нет, только, что я никогда не должна вступать в контакт с ним снова. Я и не вступала.
— Да, она по достоинству оценит разницу.
— Блейк сказал, что он рассказал ей
— И ты веришь в это?
— Ну, это было что-то похожее на то, что она сказала мне.
— Если ты веришь, то тебе определенно следует держаться подальше от него. Вы не готовы справиться с таким смертоносным коварством.
— Я никак не пересекусь с ней. Это только 42 дня.
— Нам не нужны деньги, ты же знаешь? Мы всегда можем начать с малого. Мы говорили об этом. Ведь на самом деле, было сразу же маловероятно, что ты получишь деньги без залога или бизнес опыта. Мы надеялись на «авось». Мы сделаем все без него. На самом деле, что может быть более увлекательным.
— Я не делаю это ради денег, — говорю я очень тихо.
Наступает момент полной тишины. Билли смотрит на меня, как будто я лишилась рассудка, и по-своему она права, потому что я рискую всем.
— Блядь, Лана. Ты забыла, как трудно было тебе перестать страдать по нему?
— Я не перестала.
— Точно. Так почему ты входишь в львиное логово снова? Посмотри на себя, ты уже стала просто тень. Зачем заставлять себя проходить через это? Ради захватывающего секса.
Я стараюсь улыбнуться, но не получается. Я чувствую, что мой подбородок и нижняя губа начинают дрожать, и плотно сжимаю свои губы.
— Ты не понимаешь. Я обязана ему. Он сделал много хорошего маме и мне, но я не сдержала слово. Я никогда не должна была брать деньги у Виктории. Это было неправильно. И я поняла это, в тот момент, когда увидела его, сидящим таким лоснящимся и довольным, и рассуждающим про мой счет в швейцарском банке. У меня нет личного счета в швейцарском банке, я отдала все деньги в хоспис, и только тогда почувствовала себя лучше. И я только тогда почувствую себя хорошо, когда закончу то, что начала. До этих пор, я никогда не смогу закрыть эту дверь.
— А Сораб? Ты собираешься рассказать ему о нем?
— Конечно, нет. Они отнимут у меня сына, и превратят его в хищника с холодным взглядом, как у Блейка, его отца и брата.
— Так что будет с Сорабом?
Я немного ерзаю.
— Я сказала Блейку, что Сораб твой ребенок.
— Отлично, — медленно говорит она, очевидно не в состоянии прокрутить в голове такую идею.
— Он думает, что ты сделала это, чтобы улучшить благосостояние и получить квартиру.
Билли вдруг усмехается.
— Значит, ты не сказала ему, что в детстве я хотела, удалить всю мою половую систему и заменить ее дополнительным набором легких, чтобы я могла больше курить.
Я отрицательно качаю головой.
— И как все это ты преподнесла ему?
— Ты держишь Сораба здесь в течение трех дней, а я забираю его в апартаменты на оставшиеся четыре.
Билли глубоко вздыхает.
— И как он себе представляет, что я делаю другие четыре дня?
— Ночуешь у своей подруги на квартире.
— Господи, я дерьмовая мать, не так ли?
— Ты возражаешь?
— Мне по барабану, что он обо мне думает, но, как ты будешь существовать три дня в неделю без Сораба?
Мое маленькое сердце разрывается от одной только мысли об этом, но я делаю мужественное лицо.
— Ну, это только на 42 дня, и я думаю, что через три недели я могла бы сказать, что ты собираешься в отпуск, а Сораб слишком маленький, чтобы ехать с тобой.
— И ты думаешь, он поверит?
— Откровенно говоря, я не думаю, что его это будет заботить настолько глубоко.
— Я не хочу заниматься философскими разглагольствованиями здесь, но если это всего лишь продлиться 42 дня, разве это все немного...несущественно, нецелесообразно?
Я черчу моим ногтем по дереву нашего кухонного стола. Мы купили его в благотворительном магазине за двадцать фунтов, на его поверхности имеются следы от двух потушенных сигарет, но он мне очень нравится. У него есть характер, история, которую он может рассказать.
— Я знаю, ты думаешь, что я глупая, но ты никогда не была с кем-то, кто прикасается к тебе, и ты уже горишь в пламени? Или такое странное ощущение, когда твои кости тают, и в голове звучат колокольчики?
— Нет, — говорит она решительно. — И судя по тому, что это так ослабляет тебя... Нет, спасибо. Мне нравится мое самообладание. Моя способность вовремя сказать «нет» и уйти от ситуации, которая кричит об опасности или предстоящих оскорблениях.
— Разве ты не тоскуешь по Летиции, Билли?
— Да, тоскую, но... — она смотрит на меня многозначительно, — в отличие от тебя я никогда не буду кататься по полу в истерики, тоскуя по ней.
Я опускаю глаза. Однажды, много месяцев назад, когда я впервые покинула страну, я так раскисла, билась на полу в истерики, но как не странно, через какое-то время острая боль прошла. Появление Блейка возбудило во мне вспыхнувшее желание.
— Я могу сказать нет, но я до сих пор скучаю по нему, Билл. Я тоскую по нему до умопомрачения. Даже, если нет никакой надежды, я все еще хочу то, что могу иметь. Я хочу его на любых условиях. Я на самом деле думаю, что не в состоянии противиться этому.
Она намеренно вздыхает.
— Окэй, это твоя жизнь. Когда начнется это представление?
— Завтра.
— Я думаю, что нам не нужна няня на вечер пятницы, да?
Я делаю извиняющиеся лицо.
— Извини. Ты можешь завтра побыть няней?