Сорок лет назад
Шрифт:
Аша была в растерянности. После паузы Максим снова схватил ее за руку.
— Аша, я должен бежать! Сейчас же, немедленно! Боюсь, этот Чан что-то подозревает. Я пришел за тобой. Давай убежим вместе!
— Нет, нет, — она испуганно вырвала руку. — Я… я не могу.
— Ты боишься?… Напрасно. Мак-Раст наверху, у дядюшки. Его катер ждет у пирса. Как раз сейчас самый удобный момент, другого такого может не быть.
— Но ведь ты же сам сказал, что меня он не тронет!
Максим засопел.
— Что ж, я не вправе тебя уговаривать. Ты должна решить это сама. Как знать, может, тебе и в самом деле лучше не подвергать себя риску?…
Он еще хотел добавить что-то по поводу того, как ему невесело с ней расставаться, но замялся, потому что не хотел напоследок быть неискренним: пока приходилось притворяться перед дядюшкой, она была ему нужна, чтобы отводить душу. Но не существовало такой цены, которую он не мог бы заплатить за решение покинуть остров.
— Извини! Мне пора идти.
— Конечно, иди, — кивнула она. — И не беспокойся обо мне.
— Надеюсь, что все будет в порядке.
— Я тоже, — в ее глазах промелькнула грусть и исчезла. — Поднимусь-ка лучше наверх, попробую их ненадолго отвлечь.
Вдруг он догадался, что по отношению к ней нельзя вот так просто взять, повернуться и уйти.
— Аша!
Она остановилась. Еще секунда — и они разошлись бы в разные стороны. Он подошел, обнял ее за плечи и осторожно привлек к себе. Она не сопротивлялась. Но Максим не поцеловал ее, из боязни, что прощание может слишком затянуться. Ее волосы, лаская, лишь бегло скользнули по его щеке.
Думая о том, что больше он ее никогда, вероятно, не увидит, он спрашивал себя и не мог найти ответ, хочет ли унести это воспоминание с собой.
4.4
Катер слегка покачивался на волнах, со скрежетом вытирая борт о деревянные сваи пирса. Охранять его было некому, все находились наверху, у дядюшкиной постели.
Максим быстро спустился от беседки к морю и бегом пересек длинный пирс, хотя его и так уже никто бы не догнал. На ходу освободив конец каната, спрыгнул в катер. Тот качнулся, между ним и причалом образовалась широкая брешь.
Сегодня ему пришлось провозиться с зажиганием дольше, чем тогда, когда он собирался бежать на джипе. Тем временем корму развернуло волной, и катер начало относить к берегу. У него внутри все оборвалось: если сию минуту мотор не заведется… Он вообразил змеиную улыбку Чана. Едва удалось, подавив страх, снова сосредоточиться над зажиганием.
Запустился! Максим вытер рукавом вспотевшее лицо и направил катер в открытое море. Теперь лишь бы не напороться на рифы, коварно прятавшиеся под водой. После всего, через что он прошел, это было бы слишком. Хорошо, что он запомнил, хотя бы в общих чертах, путь, которым они возвращались от миссис Хептон. Он внимательно следил за ориентирами и за гладкой поверхностью воды, под которой могли в любую секунду появиться смутные очертания коралловых рифов. Даже назад не оглянулся ни разу, хотя ему не терпелось узнать, заметили ли его бегство. Скорее всего, да, но теперь им оставалось только бессильно кусать локти.
Скоро берег превратился в сплошную зеленую полосу. Максим повернул руль и пустил катер параллельно ей. Ветер яростно свистел в ушах, забивался в ноздри и рот. Солнце слепило глаза. Он ничего этого не замечал. И не было вялости после бессонной ночи, проведенной за чтением дядюшкиных дневников.
Ему не хотелось задумываться над тем, что же будет дальше. Однако в двух
Киринда обнаружила себя белеющей набережной в расплывшейся тени высоких пальм. Сначала берег показался ему незнакомым. Но потом он разглядел яхту, на которой они танцевали под старую мелодию боссановы, и все остальное тут же приобрело узнаваемый вид.
Неожиданно из-за мыса выскочил катер береговой охраны и кинулся ему наперерез. Над водой угрожающе взвыла пронзительная сирена. Катер явно нацелился в его сторону. Расстояние сокращалось на глазах. Впрочем, Максим не собирался убегать. Голос, прозвучавший через рупор, потребовал остановиться. Вблизи от берега Максим и без того шел на малых оборотах. Тем не менее на требование полиции он заглушил двигатель.
По переброшенному мостику на его катер сошло несколько полицейских. Ему объявили, что он арестован, и на него надели наручники.
Оба катера, береговой охраны — впереди, за ним — катер Мак-Раста, на котором оставался Максим, уже без моторов, по иннерции подходили к берегу. У пирса их дожидался полицейский джип.
Борт ударился о сваи пирса, катер резко качнуло. Максим в наручниках потерял равновесие и упал бы, если бы не полицейские. Те же руки подтолкнули его сзади. Очутившись на берегу, он обратился к сержанту, который ими всеми командовал, и потребовал связаться с инспектором Вирасурия. На что тот, небрежно пожав плечами, пообещал, что очень скоро такая возможность ему представится.
Присутствие полиции собрало на набережной толпу, которая с ленивым любопытством наблюдала за тем, как Максима провели по пирсу и втолкнули в джип, а по краям сели полицейские. До него доносились восклицания, но он ничего в них не понимал. Как и того, почему он в джипе и в наручниках. Он успокаивал себя, что это ненадолго.
Полицейское управление, оказывается, находилось совсем недалеко от рыночной площади. Он узнал фонтан, украшенный лотосами. Они совершили вокруг него полуоборот, обдав клубами серого дыма. Затем свернули в одну из тесных улочек, примыкавших к площади. Он успел заметить флаги, полицейского, стоящего у входа, прежде чем автомобиль влетел в раскрывшиеся перед ним ворота.
С четырех сторон их окружали высокие угрюмые стены. Максим вышел из джипа, и в этот момент с него сняли наручники. Полицейские под руки ввели его в здание. Тут сопровождающий передал его встретившему их еще одному полицейскому со словами:
— Этого — к Вирасурии.
Максима повели полутемным коридором. Вдруг тяжелая рука легла ему на плечо. Другая в это время открыла дверь.
Шагнув вперед под действием легкого толчка, он оказался на пороге тесноватого кабинета, всю мебель которого составляли письменный стол и еще ряд стульев у стены, доходивший до самого порога. Впрочем, от края до края всего-то и помещалось не больше пяти стульев. Окно было забрано решеткой и, повидимому, никогда не открывалось: в этой тесноте стоял едкий, задымленный воздух, кажется, пропитавший тут все подряд. Тучный человек в гражданской одежде (видна была только светлая рубашка с коротким рукавом, обнажавшая волосатую грудь), пуская дым к потолку, смерил его взглядом и снова уткнулся носом в стол. Затем что-то произнес на сингальском языке, не поднимая головы. Пепельница стояла у него под рукой, закрывая часть текста, который он так увлеченно читал.