Сорок монет
Шрифт:
— Баранов и шерсть, мой шах.
— Ну?
— Шерсть доставлена полностью, — обрадованно доложил визирь.
— Но ты сказал: и баранов…
Нет, не удалось умилостивить шаха.
— Передали, что решили подкормить ягнят, чтобы пригнать осенью жирными.
Кривая усмешка промелькнула на лице шаха.
— Они решили… Но почему решают они, а не мы? До осени ещё далеко — сейчас только весна. Они решили… Позор! В государстве нет порядка! Но я им покажу!
Визирь
— Какие вести из Атрека?
О аллах, когда кончится эта мука? Скорей бы покинуть это страшное помещение! Подвернись тогда кто-нибудь под руку визирю!..
— Мы ждём оттуда лошадей. — Голос шаха суров. — Много лошадей — это большое войско. А мы должны заботиться о мощи государства.
Считая, что сказал достаточно, шах выжидательно посмотрел на визиря. Он встретил восторженный взгляд и самодовольно подумал: «Наша мудрость безгранична, всего несколько слов, а с каким упоением восприняты они!».
Если бы он был чуть проницательнее, то заметил бы в глубине этих преданных глаз смятение.
— Мой повелитель, нужна ваша железная рука, чтобы заставить гокленов подчиниться.
Шах вскинул брови.
— Что, и там тоже?
— Они ответили, что не дадут ни лошадей, ни ослов. — Визирь говорил быстро, стараясь пройти через самое тяжкое. — Они издевались над нашим векилем, обрезали ему усы и бороду, посадили задом наперёд на старого, облезлого ишака и проводили смехом и непристойными криками.
Шея повелителя наливалась кровью, вены вздулись, глаза стали страшными.
— Кто? Кто мутит их? Говори, или я…
Было самое время направить гнев шаха в сторону от собственной судьбы.
— Поэт Фраги, мой шах.
Шах был поражён.
— Как?! Поэты пошли против повелителей? Кто он такой, этот Фраги?
— Так называет себя Махтумкули, мой шах.
Вот оно что!.. Этот выкормыш старого моллы Давлетмамеда опять сеет смуту в народе. Паршивый писака возомнил себя умнее своего правителя.
— Настрочил что-нибудь новое?
Визирь потупил взгляд.
— Мой повелитель, язык не поворачивается передать вам его слова.
Снова злая усмешка исказила лицо шаха.
— Блеяние овцы не может принести нам вреда. Говори.
— Это скорее вой шакала, — подобострастно улыбнулся визирь.
— Всё равно. Я готов слушать.
Визирь ударил в ладоши.
Сигнал ждали. Дверь распахнудась бесшумно, и вошёл писарь. Его острая бородёнка, казалось, готова была проткнуть бумагу, которую он внёс.
Изобразив на лице гадливость, визирь принял бумагу, кивком головы отпустил писаря и, когда дверь закрылась за ним, сказал:
— Я не решаюсь омрачить
Шах протянул руку:
— Хорошо, я сам.
Он читал долго. И не потому, что стихотворение было очень длинным, — остановив взгляд на строчках, шах думал.
Скомканный лист бумаги полетел на пол. Визирь не осмелился поднять.
Тишину прервал ставший вдруг спокойным голос шаха:
— Он пишет, что нашего престола не останется и в помине, что мы умрём, обуянные гордыней.
Шах посмотрел в окно. Стало слышно, как жужжат пчелы в саду.
— Что говорят про него?
Визирь понял, что требуется.
— Верные люди говорят, что Махтумкули призывает все туркменские племена объединиться.
Шах повернулся к нему:
— Против кого?
— После того, что произошло, это совершенно ясно, мой повелитель.
Шах согласно кивнул головой.
— Да, это опасный человек. Если двинуть туда наше войско…
— Туркмены могут взбунтоваться, — осторожно вставил визирь. — У них очень неспокойно. Вспыхнет война, и, если она затянется, государство окажется в тяжёлом положении.
Шах знал, что это так, и промолчал.
— К тому же я получил донесение, что Махтумкули недавно переплыл на ту сторону Бахры-Хазара и в Астрахани вёл какие-то переговоры с русскими.
Шах подскочил к визирю и вцепился костлявыми пальцами в полы халата. Близко, очень близко увидел визирь бешеные, безжалостные глаза повелителя. И жутко стало ему.
Но пальцы разжались.
— Почему не доложил сразу?
— Только что стало известно, мой шах, — выдохнул визирь.
Кажется, и на этот раз пронесло.
— Что будем делать?
Ответ давно был готов у визиря:
— Надо захватить поэта.
И опять глаза повелителя впились в его лицо.
— Как это сделать?
Теперь все страхи остались позади. Визирь в меру распрямился и сказал почти уверенно:
— От хорошего охотника никакая добыча не уйдёт. Мы пошлём к Махтумкули надёжного человека, и он вручит ему приглашение. Приглашение к вам, мой повелитель. Вот такое.
Рука шаха жадно схватила листок. Витиеватые строчки извещали любимого поэта туркмен, что его величество шах ждёт Махтумкули в своём дворце, ждёт как дорогого гостя, и что, если поэт пожелает, он может навсегда остаться здесь, чтобы в спокойной обстановке, вдали от житейской суеты, слагать свои прекрасные стихи.
— Согласится? — сощурился шах.
Визирь осмелился снисходительно улыбнуться.
— Я недаром говорил об охотнике. Надо подобрать такого, который не упустит дичь.
— Кого предлагаешь?