Сорок монет
Шрифт:
— Это-то ты верно говоришь.
— Тогда не будем терять время.
На радостях Ильмурад обнял девушку и крепко поцеловал её.
— Прости, что заставил тебя ждать, Шасолтан, — произнёс на пороге Тойли Мерген и усталой походкой вошёл в столь знакомый ему председательский кабинет.
В это время, отпустив Язбиби, Шасолтан разговаривала по телефону. Не отнимая трубки от уха, она кивком головы поздоровалась с бригадиром и указала ему на место за столом напротив
Из телефонной трубки доносились чьи-то энергичные требования, но Шасолтан не соглашалась с ними. Это продолжалось довольно долго.
— Я готова понести любую кару, но выполнить такое указание не могу, — сказала она, наконец, и положила трубку. — Ну и человек! — обратилась она за сочувствием к Тойли Мергену. — Просто замучил! И ко всему ещё глупые доводы приводит. О Золотой Звезде, видите ли, не думаю! Как будто люди только ради славы и работают.
— Кто это? — придвигаясь поближе, поинтересовался Тойли Мерген. — Похоже, что сам Ханов.
— Кто же ещё, кроме него, может так разговаривать! — махнула рукой Шасолтан. — Каждый день даём план с превышением. Выходим в первый ряд по району. А ему всё мало.
— План-то мы даём с превышением. Только бывает, что и влажный хлопок вывозим.
— А я о чём толкую! Мы здесь людей за это ругаем. А он, как назло, говорит: даже если будет совсем мокрый, отправляйте, не задерживайте. Не знаю, как другие, но я с этим человеком сразу не поладила. Недавно проводил он совещание председателей. Вы ведь меня знаете. Не могу усидеть, когда время тратят на пустые разговоры. Ну, я возьми и скажи ему об этом. С тех пор он совсем рассвирепел.
— Я вообще думаю, что во всём Мургабском оазисе не найдётся человека, который с ним поладил бы, — усмехнулся Тойли Мерген.
— Нет, Карлыев ещё как-то с ним уживается. А у меня, прямо скажу, не хватает терпения.
— О, даже ты, Шасолтан, начинаешь сердиться!
— Как же не сердиться, Тойли-ага! Ведь этот человек только тем и занят, что портит людям кровь. И притом хочет властвовать, распоряжаться всеми.
— Тут я твой единомышленник, Шасолтан. И всё-таки нельзя всё принимать так близко к сердцу…
— Тойли-ага, вы-то хоть не прикидывайтесь равнодушным!
— Я равнодушие ненавижу всей душой.
— Тогда почему же вы со мной спорите? — удивилась девушка. — Ведь Ханов считает, что, кроме него, нет на свете ни одного честного человека. Даже вас днём и ночью выслеживает. А вы…
— Ты, Шасолтан, не поняла меня, — улыбнулся Тойли Мерген. — Я хочу другое сказать. Может быть, мы близоруко судим? Может быть, Карлыев смотрит дальше нас и ещё надеется, рано или поздно, наставить этого человека на путь истинный.
Шасолтан только пожала плечами и перевела разговор.
— Чует моё сердце, — сказала она, — что после нынешнего
— К счастью, об этом некогда подумать, Шасолтан. Сама знаешь, какова у меня работёнка.
— Знаю, Тойли-ага, и даже подумала недавно — не сдают ли у вас иной раз нервы?
— Нервы сдают? Возможно.
— Вы слышали, что Артык-ших…
— Артык-ших? А где он?
— Где — никто не знает. Но зато он весь мир засыпал своими заявлениями, — сообщила Шасолтан. — И на вас и на меня взвалил все грехи, какие только мог придумать.
— Если он жалуется на меня, то это ещё куда ни шло, но какое отношение к нему имеешь ты?
— Не знаю, — улыбнулась Шасолтан.
— Ах, плут! — сказал Тойли Мерген и закурил сигарету. — Ему ещё повезло, что он успел унести ноги. По-настоящему его надо было опозорить перед народом и привлечь к ответственности.
— По правде сказать, Артык-ших меня не тревожит. Нет ничего проще, как ответить на его заявления. А вот о Гайли Кособоком разговор будет другой.
— Это почему же? — нахмурился Тойли Мерген. — Из-за того, что я хотел перепахать его огород? Так ведь он не желает работать в колхозе.
— Да, таким, как он, приусадебный участок, вообще говоря, не положен. Но ведь у него жена работает в колхозе и работает исправно…
— Пусть поменьше скандалит! — проворчал Тойли Мерген. — И пусть держит слово!
— Тем не менее, Тойли-ага…
— Я понимаю, что ты хочешь сказать, Шасолтан, — прервал её Тойли Мерген. — Май поступок, если посмотреть на него со стороны, конечно, нелепый. Но не забывай и другого. Этот Кособокий Гайли из той породы людей, что хотят есть даром и лёжа. Я, откровенно говоря, считаю таких людей ворами. И не вижу никакой разницы между ними и грабителями, которые среди бела дня устраивают налёт на магазин. Колхозу от них никакой пользы, зато сами они пользуются колхозной землёй и водой, а вырученные за урожай денежки кладут себе в карман.
— Это всё верно, Тойли-ага. Но насчёт таких людей мы принимали специальное решение. И то решение надо выполнять.
— Теперь ты готова проявить равнодушие?
Шасолтан засмеялась. Однако бригадиру было совсем не весело.
— Прошу тебя, Шасолтан, — сказал он серьёзно. — Пока не мешай мне. Если бы Гайли был один, я бы сам плюнул на него. Колхоз может вынести такую обузу, как он. И даже не почувствует. Но в том-то и беда, что он не одинок. Таких немало. И все, как назло, мои родственники. Пусть они посмотрят на Кособокого и призадумаются. Это — одно. И ещё — если я груб, Шасолтан, то груб со своими. Уж я-то знаю, как за каждого из них браться.