Сорок монет
Шрифт:
— Выходит, людей можно давить трактором, ссылаясь на то, что они дармоеды? Так?
— Не извращайте факты, товарищ Ханов. Никого пока ещё трактором не задавили.
— Сегодня не задавили, задавят завтра. Особенно если вы будете потворствовать таким поборникам самоуправства, как Тойли Мерген.
— Ну что ж, давайте объявим в нашем районе борьбу с самоуправством, но только уж на всех уровнях, — с улыбкой предложил Карлыев. — Кстати, я на днях собираюсь побывать у Санджара-ага, а на обратном пути думаю заехать в «Хлопкороб». Может, составите мне компанию?
Казалось, вопрос исчерпан,
— Поймите, — твердил он. — что Таили Мерген — человек конченый, и потакание ему не прибавит вам авторитета. Откажитесь от него, пока не поздно. Если ему сегодня не закрыть дорогу, завтра он такого натворит!..
— Что бы вы ни говорили, товарищ Ханов, а мне хочется верить в людей! — сказал Карлыев, садясь за стол. — Вполне возможно, что я иногда и ошибаюсь. И всё-таки хочется верить. Особенно таким честным, горячим и бескорыстным людям, как Тойли Мерген. Впрочем, довольно об этом! Давайте займёмся сводкой.
В тот вечер в кабинете Шасолтан, помимо нескольких членов правления и партийного бюро, чинно восседали представители двух семейств. В одном конце расположилась семья Тойли Мергена, в другом — семья Илли Неуклюжего. Ильмурад тоже был приглашён и сидел сейчас чуть в стороне от других, рядом с дверью. Речь шла о том злополучном происшествии, которое теперь именовали не иначе, как «скандал из-за Язбиби».
Лица у представителей старшего поколения были безрадостны. Тойли Мерген хмурился, потому что очень устал за день. Илли Неуклюжий курил, не поднимая головы и явно сожалея о происшедшем. Тётушка Акнабат, чьим намерениям не суждено было осуществиться и чьи старания пошли прахом, выглядела бледнее обычного. Но хуже всех чувствовала себя мать Язбиби. И хотя язык старой Донди бездействовал, ненавидящие взгляды, которые она, то и дело сморкаясь, бросала на дочь и на Ильмурада, были красноречивее всяких слов.
Заведующий фермой Аймурадов явился позже всех и сразу внёс оживление в это необычайное собеседование. Шасолтан хорошо понимала, по какой причине Аймурадов излучает сегодня веселье. Каждая неприятность в колхозе была ему на руку: во-первых, потому что бросала тень на председателя, а во-вторых, давала ему возможность помитинговать всласть. О, если бы сегодня к нему обратились за советом! Уж он бы высказался!
«Чему вы удивляетесь? — вразумлял бы он людей. — Если вы не придумали ничего лучшего, чем поставить во главе артели эту дурочку величиной с кулачок, как будто уже не осталось у нас стоящих мужчин, то скоро наши парни не то что будут хвататься за топор, а станут головорезами!»
Аймурадов никак не мог скрыть своего радостного возбуждения и долго расхаживал по кабинету.
— Вы что, куда-нибудь торопитесь? — с надеждой спросила Шасолтан.
— Я могу и не торопиться, — сразу напустил на себя степенность завфермой. — Только, будь я на твоём месте…
— Что бы вы сделали?
— Я не стал бы держать столько народа в своём душном кабинете, а взял бы да отправил виноватого с милиционером в город.
— А вы знаете, кто виноват?
— Тут и знать нечего!
— Как у вас всё просто!
Заведующий фермой деланно расхохотался.
— Напрасно смеётесь, товарищ Аймурадов! Для вас это развлечение, а я места не нахожу, глядя на неё, — кивнула Шасолтан в сторону Язбиби.
— Да, нелегко быть аксакалом в юбке…
— Давайте остроты пока отложим, товарищ Аймурадов! Люди ждут нашего решения.
— Решайте, пожалуйста! Кто тебе мешает?
— Вы посмотрите на себя со стороны, — продолжала Шасолтан. — Мы тут собрались, чтобы объяснить нашим товарищам, до чего они докатились, и помочь им, а вы с ходу предлагаете отправить этого юнца в милицию и на том поставить точку.
— Это вы его называете юнцом? — ткнул Аймурадов пальцем в сторону Ахмеда, сидящего плечом к плечу со своим отцом, и снова захохотал. — Если он юнец, то и я — юноша!
Дурды Кепбана взбесила трепотня Аймурадова, его намеренное обращение к Шасолтан на «ты».
— Оно и заметно, — проворчал он. — Совсем мальчишка!
Присутствующие улыбнулись, а Тойли Мерген даже засмеялся.
— Дурды-ага, прекратите шутки, — нахмурилась Шасолтан. — Давайте говорить по делу.
— Не знаю, как смотрят пожилые, — кивнув в сторону Дурды Кепбана, продолжал своё заведующий фермой, — а для меня в этом деле нет ничего неясного. Раз Ахмед прибег к помощи топора, значит, мы должны прибегнуть к помощи закона.
— Да разве тут дело в топоре и в Ахмеде! — воскликнула Шасолтан. — Тут надо говорить о нас — коммунистах, членах правления. Если бы мы по-настоящему работали с людьми, и Ахмед не схватился бы за топор, и Илли-ага не пришлось бы краснеть. И вообще до ссоры не дошло бы. Вы об этом не думали?
У заведующего фермой и в мыслях не было ломать голову над такими вещами.
— Ну, это уж ты слишком, товарищ председатель! — снова засмеялся он.
Вызывающее поведение заведующего фермой, который всё больше входил в раж и уже ни на кого не обращал внимания, заставило заговорить даже Илли Неуклюжего.
— Ты, видно, пошёл не в отца, а в мать, — обращаясь к Аймурадову, как всегда, медленно, заговорил он. — Хоть отец твой за всю жизнь ни разу не надел незалатанного халата, он, бедняга, да будет ему земля пухом, слыл человеком рассудительным. Когда на соседей сваливалось такое вот тяжёлое, дело, он не хорохорился, как ты сейчас, а мог или не мог, но по мере сил своих старался помочь людям. И за это его любили. Уважали. Видно было — человек хочет делать добро. Что-то я не замечаю за тобой таких намерений…
Отец Аймурадова умер давно, и молодые не могли его помнить. Но зато весь Мургаб знал его мать, пронырливую сплетницу. Упоминание о ней было сейчас для Аймурадова, как прикосновение раскалённого железа.
— Ты, старик, знай меру! — пригрозил он. — Я не потерплю…
Но Илли Неуклюжий даже не посмотрел в его сторону.
— У меня к тебе просьба, Шасолтан, — сказал он. — Вот тут сидят мои сыновья Ахмед и Юсуп. Ни к чему им слушать то, что я сейчас скажу. Отпусти ты их, чего им здесь томиться. Пусть идут себе домой и отдыхают — им завтра на рассвете в поле. А мы тут без них кое-что обсудим.