Сорок пятый
Шрифт:
После ликвидации котбусской группировки войска Гордова не только повернули на север, но и стали выходить на северо-восток, непосредственно на немецкую 9-ю армию. Теперь Гордову предстояло целиком заниматься именно ею — громить и не допускать прорыва на тылы фронта.
Говоря о начале боёв за Котбус, я выражал Гордову известную неудовлетворенность медлительностью его действий и нерешительностью в использовании танков. Однако я не хотел, чтобы справедливые в данном частном случае упреки дали повод составить одностороннее представление об этом боевом командарме, на протяжении всей войны сражавшемся,
Гордов являлся старым, опытным командиром, имел за плечами академическое образование и обладал сильным характером. Это был военачальник, способный руководить крупными войсковыми соединениями. Если взять в совокупности все операции, проведенные им во время войны, то они вызывают к нему уважение. В частности, надо отметить, что он проявил и мужество, и твердость в трудные времена Сталинградского сражения, воевал, как говорится, на совесть и со знанием дела.
Это был человек опытный, образованный, но в то же время иногда недостаточно гибко воспринимавший и осваивавший то новое, что рождали в нашем оперативном искусстве возросшие технические возможности. Преданный делу, храбрый, сильный, своенравный и неуравновешенный — всего было понемногу намешано в своеобразной натуре Гордова. Однако с именем генерала Гордова связан ряд операции, успешно проведенных армиями, находившимися под его командованием.
Но вернёмся к событиям 22 апреля, дня, во многом знаменательного.
В результате наступления 8-й гвардейской, 69-й и 33-й армий 1-го Белорусского фронта и 3-й гвардейской, 3-й гвардейской танковой и части сил 28-й армий 1-го Украинского фронта к вечеру этого дня совершенно отчетливо обозначилось кольцо, готовое вот-вот замкнуться вокруг франкфуртско-губенской группировки врага. С севера, с востока, с юга и частично с запада она была уже плотно охвачена сплошным фронтом трёх общевойсковых армий 1-го Белорусского фронта и трёх армий нашего фронта.
Войска армии Рыбалко, наступавшие на Берлин с юга, к вечеру были отделены от 8-й гвардейской армии Чуйкова, наступавшей на юго-восточные окраины Берлина, лишь узкой, примерно двенадцатикилометровой, полосой.
Важным обстоятельством было то, что правофланговые соединения главной ударной группировки 1-го Белорусского фронта и наши танковые армии были уже близки к тому, чтобы тоже соединиться к западу от Берлина, образуя второе огромное кольцо соответственно берлинской группировке.
К исходу дня расстояние между передовыми частями 47-й армии генерала Перхоровича (1-й Белорусский фронт) и нашей танковой армией Лелюшенко уже не превышало сорока километров. Таким образом, на наших глазах складывались и даже почти замкнулись два кольца окружения. Одно — вокруг 9-й армии противника восточнее и юго-восточнее Берлина; другое — западнее Берлина, вокруг частей, оборонявших непосредственно германскую столицу.
К вечеру расстояние между франкфуртско-губенским кольцом, назовем его малым, и берлинским, назовём его большим кольцом, достигало в западном направлении восьмидесяти километров, а в южном — пятидесяти. Внутри между этими двумя кольцами окружения находился Берлин со всеми его пригородами.
Ещё далее к западу от берлинского кольца находились немецко-фашистские части, оказавшиеся между нами и нашими союзниками, в том числе и армия Венка, о которой пойдет речь впереди.
Окружив в лесах юго-восточнее Берлина остатки 4-й и 9-ю немецкую армию, 1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты, по существу, отрезали от Берлина главные силы противника, предназначенные для его обороны, и теперь могли бить по частям группировку, которая ещё недавно представляла собой единый кулак.
Оценивая действия немцев в ходе этой операции, военные историки часто задают вопрос: имелась ли у немцев возможность, не дожидаясь окружения 9-й и остатков 4-й армии, заранее отвести эти войска к Берлину?
Отвечаю: безусловно имелась. Но это не изменило бы обстановку в целом. Планируемые нами удары были неотразимы. Мы могли разгромить всю берлинскую группировку в любом её положении.
Чем ближе к Берлину, тем плотнее и плотнее становилась оборона противника, тем больше средств усиления получала его пехота — и артиллерию, и танки, и большое количество фаустпатронов. Уже 22 апреля на Тельтов-канале мы встретились с системой сплошного организованного ружейно-пулемётного, миномётного и артиллерийского огня весьма высокой плотности. Форсировать канал с ходу нам не удалось.
С таким огнём и с таким сопротивлением нам пришлось столкнуться даже при том условии, что мы окружили и заперли 9-ю армию юго-восточнее Берлина. Естественно, если бы её войска своевременно отступили на Берлинский обвод, они дрались бы там ожесточенно и усилили оборонительные возможности Берлинского гарнизона. Но в конечном итоге они могли повлиять своим сопротивлением только на темпы Берлинского сражения, но отнюдь не на его исход. Могло быть и так, что во время отхода 9-я армия была бы смята и разгромлена нашими войсками.
В связи с выходом частей 1-го Украинского фронта к Берлину Ставка установила с шести часов утра 23 апреля новую разграничительную линию между 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами.
Как уже говорилось, при разработке плана операции эта разграничительная линия была остановлена на пункте
Люббен. Теперь войска 1-ю Украинского фронта продвинулись далеко на север и северо-запад от Люббена.
Ставка, учитывая сложившееся положение, установила соответствующую ему разграничительную линию: Люббен — Тойпиц — Миттенвальде — Мариендорф — Антгальский вокзал в Берлине. От Люббена наша разграничительная линия была теперь повернута резко на северо-запад, почти на север, и делила Берлин приблизительно пополам.
Одновременно с этим Ставка потребовала от нас — от маршала Жукова и от меня — не позднее 24 апреля завершить окружение франкфуртско-губенской группировки противника и ни в коем случае не допустить её прорыва ни на Берлин, ни в западном или юго-западном направлении.
Над итогами дня и в связи с полученными от Ставки указаниями пришлось в ночь на 23 апреля как следует поработать.
Армии Рыбалко было приказано на следующий день принять все необходимые меры для того, чтобы утром 24 апреля форсировать Тельтов-канал и ворваться непосредственно в Берлин. День 23 апреля использовать для подготовки наступления.