Сорос о Соросе. Опережая перемены
Шрифт:
Переходя от финансовых рынков к историческим процессам в общем, я должен сказать, что для того, чтобы оставаться в состоянии, близком к равновесию, люди должны договориться о некоторых фундаментальных ценностях; они должны выработать общее представление о том, что верно, а – что нет. Если они теряют это представление и позволяют себе руководствоваться лишь соображениями выгоды, ситуация становится нестабильной. Я думаю, что этот источник нестабильности особенно важен сегодня. Вы можете видеть это на фондовых рынках, где большую часть игроков составляют организации-инвесторы, думающие не о фундаментальных ценностях, а лишь о конечных результатах своей деятельности. И вы видите бесконечную гонку, в которой каждый старается опередить других в борьбе за результат. Это поощряет поведение, основанное на следовании за основной тенденцией.
Это
БВ – Таким образом, вы считаете, что как сегодняшнее состояние фондового рынка, так и процесс выборов являются хорошими примерами рефлексивного поведения?
ДС – Оба этих процесса характеризуются растущей нестабильностью и находятся под угрозой кризиса по одной и той же причине: они страдают от отсутствия фундаментальных ценностей. Но проблема лежит глубже, и она видна невооруженным глазом: теория рефлексивности утверждает, что все наши фундаментальные ценности содержат ошибку и при определенных обстоятельствах эти ошибки становятся очевидными. Тем не менее фундаментальные ценности необходимы для сохранения состояний, близких к равновесию. Если мы признаем, что ценности являются по своей природе рефлексивными, и откажемся от всех фундаментальных ценностей, мы сделаем ситуацию еще более нестабильной. Таким образом, существует некое противоречие в позиции, основанной на состояниях, близких к равновесию. Но если вы подумаете об этом, то это вполне согласуется с моей теорией рефлексивности. Если бы близкие к равновесным состояния были стабильными, состояний, далеких от равновесия, не было бы вообще. Состояния, близкие к равновесию, должны быть нестабильными.
БВ – Я этого не понимаю. Что вы имеете в виду?
ДС – Что касается финансовых рынков, то, если теория рефлексивности станет общепризнанной, рынки станут еще более рефлексивными. Я не являюсь безоговорочным приверженцем концепции относительных результатов. Я управляю своим фондом, основываясь на абсолютных результатах его деятельности, и я считаю, что это правильный способ измерения. Я думаю, что финансовые рынки были бы более стабильными, если бы люди пользовались абсолютными, а не относительными измерителями достигнутых результатов. Но необходимо признать, что целью инвестиций является результат; следовательно, имеет значение, растут акции или падают, а не сама фактическая стоимость акций. Если все отказываются принимать во внимание фактическую стоимость и начинают стремиться к относительным результатам, рынок становится нестабильным, и действовать на нем нужно в соответствии с этим.
С более широкой точки зрения я вижу в этом системную проблему: чтобы иметь стабильную систему, необходимо иметь некоторые поддерживающие ее фундаментальные ценности.
Это верно по отношению к рынку, и это еще более верно по отношению к политике. Что происходит, когда фундаментальные ценности содержат ошибку или, что еще хуже, люди приходят к убеждению, что все фундаментальные ценности ошибочны? Система становится нестабильной, она входит в состояние динамического дисбаланса. Проблема заключается в том, что, в соответствии с моей теорией рефлексивности, все фундаментальные убеждения ошибочны, так же как ошибочны все человеческие построения. Их недостатки становятся очевидными лишь при определенных обстоятельствах, и, если моя теория рефлексивности станет общепризнанной, потенциальные недостатки всех фундаментальных ценностей станут очевидными. Как можно полагаться на ценности, которые, как вы сами понимаете, могут быть ложными? В этом-то и заключается проблема. Я считаю состояния, близкие к равновесию, высоко желательными, и тем не менее моя теория рефлексивности подрывает веру в фундаментальные ценности.
БВ – Таким образом, ваша теория рефлексивности сама является рефлексивной. Это похоже на саморазоблачающееся пророчество.
ДС – Совершенно
БВ – Есть ли ответ?
ДС – Да. Если мы соглашаемся с тем, что наше понимание внутренне несовершенно, то, исходя из этого, мы можем построить новую систему ценностей. Именно это я и сделал, когда стал убежден в подверженности ошибкам.
БВ – Это слишком абстрактно для меня. Можете ли вы говорить конкретнее?
ДС – Да. Если введу концепции открытого и закрытого общества. Открытое общество основано на признании того, что мы можем ошибаться, закрытое общество – на отрицании этой идеи. Если мы на самом деле подвержены ошибкам, то открытое общество предпочтительнее закрытого, в котором отсутствует свобода мышления и выбора. Проблема заключается в том, что эту точку зрения разделяют лишь те, кто на себе испытал гнет закрытого общества или эмоционально сильно к нему относится. Люди, по праву рождения пользующиеся благами открытого общества, не могут самостоятельно прийти к этой идее.
Недавно у меня был интересный случай, когда я обсуждал этот вопрос в группе интеллектуалов Великобритании. Кто-то сказал:
«Я никогда не думал, что живу в открытом обществе». Это огромный недостаток открытого общества. Свобода – как воздух: ее считают само собой разумеющейся. Но она совсем не похожа на воздух. Если вы не цените ее, если вы не защищаете ее, вы можете ее потерять.
БВ – Но и с чистым воздухом происходит то же самое.
ДС – Вы правы. Аналогия даже ближе, чем я думал. В обоих случаях нас волнует общественный интерес. И в любом случае концепция открытого общества основана на признании того, что мы можем ошибаться. Проблема состоит в том, как превратить это признание в фундаментальную ценность как таковую. Я решил эту проблему, и решение меня удовлетворяет, но я не уверен, что смогу изложить его. Это очень сложная задача. Легче поверить в то, что все, что вы утверждаете, является конечной истиной. Труднее защищать форму социальной организации, основанную на признании нашей подверженности ошибкам. Необходимо доказать недостижимость конечной истины. Это занимает время, много времени, ведь необходимо представить все аргументы, которые я привел здесь. Время уходит, особенно когда вы спорите с кем-то, у кого в руках ружье.
Поппер рассказал мне историю, когда мы встретились в Праге прошлым летом, как раз перед его смертью, о том, как много лет назад он пытался защищать свою точку зрения перед каким-то незнакомым человеком на берегу озера в Австрии. Этот человек сказал: «Я не спорю, я стреляю». И когда тот оделся, Поппер увидел на нем униформу СС [10] .
Странно, но это продолжает оставаться основной дилеммой, с которой мир сталкивается и сегодня. Если мы хотим открытого общества, мы должны быть готовы к тому, чтобы защищать его. Мы должны верить, что оно является общим благом, которому должны подчиняться интересы отдельных лиц. Но очень немногие из тех, кто является приверженцем демократии и свободных рынков, согласились бы с этим.
10
Popper К. The Myth of the Framework. Очевидно, это событие сыграло значительную роль в жизни Поппера. – Прим. авт.
БВ – Это – слишком абстрактная позиция.
ДС – Это правда, но существует абстрактная концепция, которая в настоящее время, кажется, пользуется всеобщим признанием: идея свободной конкуренции. Она стала чем-то вроде материнского молока: позвольте людям следовать эгоистическим интересам и рыночный механизм позаботится обо всем остальном. В основе этого утверждения лежит предположение, что рынок всегда прав. Как вы знаете, я придерживаюсь противоположной точки зрения. Все человеческие конструкции являются по своей природе ошибочными, и тот факт, что государство не контролирует рыночную деятельность, не гарантирует того, что отсутствие государственного управления сработает лучше. Рыночный механизм лучше иных форм только потому, что он предоставляет обратную связь и дает возможность исправлять ошибки. Это похоже на то, что Черчилль сказал о демократии: «Это наихудшая система, но она лучше всех остальных».