Сошедшие с ковчега
Шрифт:
Тот неожиданно перебил Марата, отчаянно жестикулируя, он принялся что-то громко и нетерпеливо говорить.
– Да, я понял, – закивал Овсепян. И вновь обратился к французам: – У него есть сестра. Тигран уверяет, что София жива. Он разговаривал с ней. Вместе с добровольцами попытались вытащить ее из завала, но не смогли, – Марат развел руками. – В общем, нужна помощь.
Без единого упрека, без проявления и малой степени сожаления или недовольства, спасатели принялись спешно собираться. По дороге выяснилось, что путь их лежит в Антараван, что означает «Лесной». Этот окраинный микрорайон считался сравнительно молодым. Раньше тут были полосы огородных наделов да заброшенные пустыри. Но в начале шестидесятых годов власти Ленинакана решили возвести здесь жилые дома. Вскоре
За годы службы совместные действия всех, кто входил в группу, были отработаны до автоматизма. Стоило покинуть машину, ступить на землю, и срабатывал внутренний механизм – внимание, работа! Все должно быть сосредоточено на ней, никакой реакции на окружающий мир. Хотя сделать это было далеко не так просто.
Как только они, ведомые Тиграном, приблизились к завалу, вокруг них тотчас образовалось плотное кольцо из местных жителей. По опыту Эдмон знал, что просить их отойти, кричать, даже ругаться – бесполезно. Они вновь и вновь будут сбиваться в стайки, тесниться и, в конечном итоге, группироваться вокруг завалов, где работают спасатели, будто притянутые невидимым, но мощным магнитом. Это был один из психологических аспектов любой катастрофы. Люди, оставшиеся в живых, неосознанно тянулись друг к другу, ибо оказаться одному, наедине со своим горем и мыслями, нередко вело к потере рассудка. Невдалеке, в десятках метрах, закончили расчистку австрийские спасатели. Но сразу выразили готовность помочь французским коллегам. Сначала завал обследовали, оценили обстановку. Сестра Тиграна находилась под тремя плитами, упавшими друг на друга. Две нижние образовали подобие шалаша. Но сложность заключалась в том, что конструкция не была статичной. В любой момент при неосторожном движении плиты могли рухнуть, и девушку уже ничто бы не спасло. Поэтому зону действий решили расширять снизу. Работа предстояла ювелирная – продвигались вперед по десятку сантиметров. Когда убрали последнее препятствие, в образовавшемся отверстии показалась рука Софии.
Краем глаза Эдмон заметил, как Тигран, стоявший от них в пяти шагах, сорвался с места. Лазорио предупреждающе поднял руку.
– Назад! – негромко, но властно приказал он.
Овсепян, все время находившийся рядом, успел перехватить друга.
– Потерпи, – горячо принялся увещать он. – Эти люди знают, что делают. Ты можешь помешать им. Осталось совсем немного. Они обязательно достанут ее. Достанут живой.
– Я подожду…Немного…Они достанут ее…Живой,
– прерывисто повторил тот, часто кивая головой. В его глазах стояли слезы. Потом, не сдержавшись, закрыв лицо ладонями, Тигран беззвучно заплакал.
На лицах стоявших вокруг людей читалось понимание и сочувствие. Но вместе с тем и надежда – неизменная спутница людей, что идет вместе с ними по дорогам земли, осушая горькие слезы сердца, врачуя страшные раны души. Между тем, работа продолжалась. Софии передали маленькую бутылку с водой и глюкозой. Ей просто необходима была эта частичная поддержка, чтобы хоть немного восстановить силы.
Проведя переговоры с девушкой, Кабю обернулся и, ободряюще улыбнувшись, констатировал:
– Ей здорово повезло, серьезных повреждений нет. Марат перевел его слова Тиграну.
Едва тот их услышал, как его облик мгновенно преобразился. Радость, поначалу затеплившись в глазах крохотной искоркой, вдруг полыхнула ярко и сильно, будто внутренним солнцем озарив черты Тиграна. Глядя не него, Эдмон, напротив, нахмурился. По его собственному лицу промелькнула гримаса досады.
«Где и когда мы могли встречаться?», – вопрос, мучавший Лазорио, не давал ему покоя, поневоле отвлекая от спасательной операции, которая, впрочем, уже близилась к завершению.
В арсенале подразделения имелись
Главной опасностью являлся синдром длительного сдавления. Ткани пострадавших, находясь в течение многих часов, а то и суток под своеобразным прессом, лишенные кровообращения, постепенно отмирали. В участках, пораженных некрозом, скапливались токсические вещества. Стоило вызволить людей из завалов, как яд, устремляясь по кровеносным сосудам, разносился по всему организму. В результате люди, еще пару мнгновений назад бывшие живыми, при освободении из каменных ловушек тут же умирали.
Осмотревший девушку Пьер, к счастью, вновь подтвердил прежнее мнение о ее состоянии: она практически не пострадала. Сотрясение мозга, ушибы и ссадины, конечно, имели место. Но переломы, как и синдром длительного сдавления, отсутствуют.
И вот этот миг, подобный чуду – выстраданный и долгожданный – наступил! Приложив последние усилия, бережно и осторожно, Эдмон при поддержке Жерара Жюли и коллеги из Австрии Герхарда Риттера поднял Софию на поверхность.
Человеческая масса, колыхнувшись, сомкнулась еще плотнее. Большинство из находившихся здесь людей не миновала горькая чаша потерь и скорбных утрат. Но сейчас они не скрывали своих чувств, будучи предельно искренними. Чужое счастье ни в коей мере не являлось для них поводом для зависти. Напротив, они естественно и пылко выражали свой восторг, немалая доля которого предназначалась и тем, кто спас девушку.
Описать же состояние Тиграна вряд ли представляется возможным. С его стороны это был вулканический взрыв эмоций. Не стыдясь уже слез радости и счастья, он, скорее мешая, чем помогая, суетился около сестры. А то, внезапно оставив ее, снова кидался к спасателям, в который раз обнимая их, пожимая руки, при этом не умолкая ни на минуту.
Марат, оставив попытки успокоить разволновавшегося друга, подошел к Эдмону. Лазорио позволил себе короткую передышку, присев на огромный, отколовшийся от панели кусок бетонной плиты с торчащими в стороны прутьями арматуры.
– Вы позволите? – спросил Овсепян. Кивнув, Эдмон подвинулся.
– У них вся семья погибла, – заметил Марат. – Только они с сестрой остались. Но все-таки двое, – он горестно вздохнул. – Многие погибли целыми семьями, никто не уцелел.
Многие погибли… Целые семьи…
Никто не уцелел…
Мысленно повторил за ним Лазорио. Его взор заскользил по сторонам. Напряжение последних часов отпускало. Чувства, порожденные ощущением происшедшей трагедии, но до того запертые глубоко внутри, делали робкие попытки прорваться наружу. Он не мог этого допустить, ведь ничего не закончилось. Однако окружающая действительность с каждой минутой и все возрастающей агрессивностью проникала в сознание. Эдмону было известно, насколько непредсказуемо и опасно подобное состояние.
Сначала замечаешь отдельные, разрозненные картинки, в которых видится что-то неправильное, уродливое, стихийное. Как жесткая накипь это оседает в памяти, порождая и множа ячейки, куда ложатся новые картинки. В итоге разум, переполненный негативом, взрывается, захлебнувшись в потоках окружающего кошмара. Сердце срывается в бешеный ритм, разгоняя по телу уже не кровь, а чистый адреналин. Нервы свиваются в тонкую, готовую вот-вот разорваться паутину. Они вибрируют и стонут, превращая человека в оголенный комок плоти, в котором к этому моменту, среди всего разнообразия ощущений, остаются только два: боль и ужас. Ибо каким бы ни был человек, ему тяжело взирать на уложенные в бесчисленные ряды обезображенные тела детей, оставаясь при этом бесстрастным и равнодушным. Сколько Эдмон не пытался, он так и не смог до конца защитить свой разум от этой страшной действительности всех земных катастроф.