Сошел с ума
Шрифт:
На победный визг Полины к нам подгребли все, кто находился в зале, но особенно почему-то восторгался редким зрелищем привратник Маркуша.
— Ну вот, — произнес он замогильным голосом, — хозяин правильно говорил, вы нас разорите, Полина Игнатьевна.
Ночные девицы завистливо шипели, как две гусыни. Полина смотрела на меня, но в ее глазах не было радости. Она словно о чем-то спрашивала, а я не знал, что ответить.
— Теперь вы, Михаил Ильич, — молвила лукаво.
— Что я?
— Погоняйте его немного, я устала.
Уступила
Присутствующие хранили торжественное молчание, и даже девицы перестали шипеть, а одна из них — краем глаза я заметил — была на грани обморока.
— Я так и думала, — спокойно объявила Полина. — Мы не случайно с вами встретились, дорогой Михаил Ильич.
Маркуша с убитым видом принес целлофановый пакет, набитый стотысячными купюрами, которые Полина равнодушно запихнула обратно в чемоданчик.
— Теперь надо выпить, — сказала она.
По дороге к выпивке, в тесном промежутке коридора, произошла любопытная сценка. Полина остановилась, да так резко, что я сзади на нее наткнулся, ухватив за теплые плечи. Пробормотал:
— Извини, пожалуйста!
Она молча открыла чемоданчик, наугад выгребла несколько ассигнаций. Протянула мне:
— Спрячь, Михаил Ильич. Твоя доля.
Я отшатнулся, будто увидел змею. Но получилось ненатурально, опереточно.
— Если не возьмешь, — Полина загадочно улыбалась, — я их выкину. Мне чужого не надо. Примета плохая.
Я сунул деньги в карман шелестящим комком. Чуть позже, в туалете пересчитал: два миллиона шестьсот тысяч рублей. Обыкновенно я тратил не более пятисот-шестисот тысяч в месяц и то полагал, что живу не по средствам. Многие из прежних моих знакомых перебивались на пенсию в двести-триста тысяч и тоже относили себя к зажиточному среднему классу, для которых произвели удивительную реформу удалые последователи Сакса.
Снова мы сидели за пластиковым столиком, отгороженные плюшевой занавеской, и кудрявый ферт Сава топтался рядом.
— Выпить и закусить, — распорядилась Полина.
— Может, осетринку подать? — глубокомысленно осведомился официант. — С пылу, с жару. Удалась нынче осетринка. Я передал Данилычу, что ты здесь, уж он постарался.
— Давай осетринку, — согласилась Полина. — Но без этой ржавой подливы, ладно?
— Зря ты так, — насупился Сава, одернув зеленый жакет. — Подлива хорошая, на мексиканском перце. Вот пусть господин попробует, оценит.
Вскоре на столе появилась водка в хрустальном графинчике, бутылка красного вина, холодные закуски. Будучи богатым человеком, я закапризничал:
— Мне бы, пожалуй, пивка холодненького, если возможно.
Мгновенно передо мной оказались две запотевшие темные бутылки «Туборга».
— Ну что ж, — сказала Полина после того, как чокнулась со мной и выпила. — День начался неплохо, не правда ли, дорогой?
— Не знаю.
— Что тебя беспокоит?
Что-то меня задело в его словах.
— Да вы все тут, кажется, не простачки.
— Да уж милый человек, этот так.
В какой-то момент мы с Полиной очутились среди танцующих пар перед помостом, на котором наяривал небольшой оркестр. Чего танцевали — не помню, но это не имело значения. Полина вертелась в моих руках, как угорь, колотясь об меня то грудью, то тугими бедрами, смеялась и странно, жадно раздувала ноздри, и в конце концов я поймал ее, прижал к себе и поцеловал в губы.
— Ого! — воскликнула она не без одобрения. Смутясь, я объяснил, что последний раз танцевал лет двадцать назад и напрочь забыл, что за чем в танце следует. Но помню, что учтивый кавалер обязательно должен чем-нибудь порадовать партнершу.
— Порадовал, Мишенька, порадовал! — хохотала Полина, не отстраняясь далеко. Тут в бок меня пребольно толкнул какой-то громила, резвящийся в обнимку с молоденькой полураздетой наядой. От толчка я чуть не повалился на пол.
— Поосторожнее бы надо, — обронил в сердцах.
— Чего?! — удивился бугай. — Это ты мне, дедок?
— Кому же еще? — пролепетал я, уже сознавая, что лучше бы держать язык за зубами. Громила оставил девицу и развернулся ко мне могучим корпусом. Выпученные глаза полны удивления. Я не был для него противником, и он с натугой придумывал, как позатейливее утихомирить раздухарившегося старичка — и придумал. Хохоча, надвинулся жизнерадостной массой.
— Говорящие пеньки, га-га-га! А вот мы им счас верхушки посшибаем.
Но сшибать верхушки ему не пришлось, потому что меня заслонила Полина. Ловко вывернулась из-под моей руки и влепила обидчику звонкую оплеуху. Ее лица я не видел, зато видел лицо громилы, на котором в мгновение ока произошел ряд поразительных метаморфоз. Оно потухло, побледнело, и боевой азарт сменился забавным выражением какой-то телячьей тоски.
— Не понял?! — выдал он привычную для нынешних горилл кодовую фразу.
Чтобы его еще лучше вразумить, Полина отвесила вторую затрещину с левой руки. Быстрая расправа произвела на окружающих удручающее впечатление — оркестр умолк. В чуткой тишине Полина прошипела:
— Все ты понял, подонок! Убирайся отсюда — и девку забирай с собой! Скот вонючий!
Громила послушно попятился: тягостную сцену отступления смягчило истерическое повизгивание полуголой девицы, повисшей у него на руке.
Полина повернулась ко мне. Она смотрела так, как только мать смотрела в раннем детстве — с жалостью, болью и непонятным вопросом. Купила меня этим взглядом.