Сосны. Заплутавшие

Крауч Блейк

– Нет, давай будем с ним честны, – возразил ее муж. – То, что я собираюсь сделать, очень опасно, сын. Возможно, я не выживу. Если со мной что-нибудь случится, позаботься о своей маме.

– Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось… – Мальчик снова заплакал.

– Бен, посмотри на меня – попросил Бёрк.

– Что? – вновь поднял глаза его сын.

– Если что-нибудь случится со мной, ты позаботишься о своей матери. Ты будешь главным мужчиной в доме.

– Хорошо.

– Пообещай мне.

– Я обещаю.

Итан поцеловал сына в макушку и посмотрел на Терезу. Его жена была сильной женщиной.

– Ты вернешься, – сказала она, – и когда вернешься,

сделаешь так, чтобы всем в этом городе жилось лучше.

Хасслер

Кочевник намеревался провести еще одну последнюю ночь в глуши, но в тот самый момент, когда он залез в спальный мешок, подвешенный на верхушке сосны, к нему пришло осознание: сна ему сегодня не видать.

Адам провел в дикой местности вне ограды тысячу триста восемь дней. Он не мог сказать точно, но, по его расчетам, Заплутавшие Сосны находились всего в нескольких милях севернее, и теперь, когда стая аберов убралась с его пути, он мог свободно дойти до дома. Каким бы ужасным ни было его путешествие, его мысли каждый день, так или иначе, устремлялись к этому моменту. Мужчина гадал: увидит ли он снова этот город? Каково это будет – войти в ворота? Сделать первый шаг к безопасности, ко всему, что он любил?

В истории Заплутавших Сосен за ограждение выходили всего несколько Кочевников. Среди тех, кто состоял в близком окружении Пилчера, это рассматривалось как несравненная честь и жертва. Насколько знал Хасслер, ни один Кочевник так и не вернулся из долгого путешествия. Он будет первым вернувшимся, если только никто из них не явился домой во время его долгого отсутствия.

Адам действовал медленно, методично, в последний раз упаковывая свой станковый рюкзак «Келти»: пустые литровые бутылки для воды, кремень и огниво, пустая аптечка, последние несколько полосок заплесневевшей вяленой говядины. По обыкновению, мужчина упаковал переплетенный в кожу дневник в герметичный пластиковый пакет. Все, что он испытал и увидел за три с половиной года в глуши, было занесено на эти страницы. Дни скорби. Дни радости. Дни, когда он считал, что его путь вот-вот оборвется. Все, что он открыл, все, с чем столкнулся, было зафиксировано в дневнике.

Сердце его неистово колотилось, когда стая аберов численностью в пятьдесят тысяч голов мчалась через то, что некогда звалось соляными равнинами Бонневилля на Большом Соленом озере. Слезы струились по его лицу, когда он наблюдал, как небывалый закат превращает скелетоподобные останки строений Портленда из ржавых в бронзовые. Озеро Крейтер – пусто. Гора Шаста обезглавлена. Стоя на руинах Форт-Пойнта, Адам смотрел через залив на то, что осталось от моста Золотые Ворота – верхние сто футов южной башни, торчащие из воды, словно мачта затонувшего корабля.

Все те ночи, что он провел в сырости и холоде, голодный и одинокий, все серые утренние часы, когда ему, казалось, не хватит силы воли вылезти из спального мешка и идти дальше, все вечера, когда он, довольный, сидел у костра и курил трубку, остались позади. Какая странная, поразительная жизнь…

И вот теперь, пережив все это, он возвращается домой.

Хасслер упаковал рюкзак, защелкнул карабины и закинул его на плечи. В последние несколько дней он гнал себя вперед упорнее, чем обычно, и сейчас чувствовал тяжесть в ногах, медленно нарастающую боль, исцелить которую смогут лишь несколько дней отдыха. Но какое это теперь имело значение? Скоро он сможет вымыться, наполнить желудок и лечь в теплую чистую постель. Нет никакой беды в том, чтобы немного поднапрячься на последнем отрезке пути к дому.

Он шел

по тропе вдоль ручья, пока она не свернула на запад. Шум воды растаял за спиной путешественника. Лес вокруг был безмолвен и темен. Каждый шаг Адама был наполнен значением – и каждый последующий больше, чем предыдущий.

За несколько минут до рассвета Хасслер остановился. Прямо впереди высилась ограда, но что-то с нею было не так. Она должна была гудеть от смертоносного электрического тока, но сейчас от нее не исходило ни звука.

Одна-единственная мысль молнией пронзила его голову: «Тереза!»

Адам бегом бросился к воротам.

Часть V

Тед

Резиденция Теда Апшоу на Уровне 4 была вдвое больше, чем у остальных, – привилегия того, кто был одним из первых, вошедших в ближнее окружение Дэвида Пилчера. Четырнадцать лет он прожил в этом крошечном помещении, и оно обрело для него атмосферу некоего домашнего комфорта, когда все расставлено по своим местам… в некотором смысле.

Жизнь в комплексе протекала в странном ритме работы и безделья, и чаще всего людям требовался не один год, чтобы найти для себя равновесие. Вне зависимости от того, в каком подразделении человек трудился, работа была тяжелой. Десять часов в день, шесть дней в неделю. И все же дела едва успевали делаться. Тед, как глава службы наблюдения, не мог припомнить ни одной недели, в которую он не работал бы по семьдесят часов, по крайней мере в последние десять лет. Но основная трудность была в том, чтобы найти, чем занять – помимо сна – остальные семьдесят часов в неделю. Апшоу был необщителен, и хотя жителей Заплутавших Сосен он видел только на мониторах слежения, у Теда возникало ощущение, что он проводит среди них каждую секунду своего рабочего времени. Так что в свободное время он желал лишь одного – побыть одному.

Он пытался рисовать, фотографировать и даже вязать на спицах – результат последнего был особенно ужасен. Он дополнительно занимался физическими упражнениями, а однажды, восемь лет назад, отыскал в ковчеге старую пишущую машинку – «Ундервуд Тачмастер 5». Тед принес ее в свою резиденцию, притащил несколько коробок бумаги и поставил в углу своей комнаты маленький письменный стол.

Все свою жизнь этот человек ощущал, что в душе его таится Великий Американский Роман. Но сейчас никакой Америки не было – не существовало вообще ничего. Так о чем же ему писать? Был ли вообще смысл в создании книг и произведений искусства, когда человечество живет на грани исчезновения? Тед этого не знал, но, когда он начал стучать по старой клавиатуре, такой истертой, что буквы на ней были едва видны, он понял, что ему нравится писательство. Он полюбил ощущение, возникавшее при прикосновении пальцев к клавишам «Ундервуда».

Никакого экрана. Только славное, тактильно ощущаемое «щелк-щелк-щелк» клавиш, слабый запах чернил, медленное прокручивание бумаги в каретке, и он сам – наедине со своими мыслями. Сначала Апшоу пытался сочинить детективный роман, но вскоре идеи таких сюжетов иссякли. Потом он взялся писать свою автобиографию, но ему быстро наскучило вспоминать события прошлого. А еще через пару недель до него дошло. Целый день напролет он смотрит на мониторы слежения, показывающие сотни частных жизней во всех безумных подробностях. Он может сделать своими персонажами жителей Заплутавших Сосен. Составить хроники того, как они жили прежде и как вливались в жизнь города, вообразить их потаенные думы и страхи.