Сотня цветов. Японская драма о сыне, матери и ускользающей во времени памяти
Шрифт:
– Но нельзя же питаться одним шоколадом! Что ж со здоровьем тогда будет…
– Вообще, раньше я слышала, что беременные подсаживаются на лимоны там всякие, грейпфруты и другие цитрусовые…
– Ну так это организм просто требует восполнить нехватку витамина C. В этом-то ничего плохого нет.
– Вот среди моих знакомых, наверное, не было никого, кто бы во время беременности подсаживался на здоровую пищу. Одной – все жареную картошку, другой – «Кока-Колу», кого-то от мороженого было не оторвать.
– Ну как так можно! Это же все вредно!
– Удивительно устроен организм! Всю жизнь
– Ладно, ничего не поделаешь, если это зов природы… – махнул рукой Идзуми и, заворачивая рукава пижамы, направился в сторону кухни. – Тебе кофе налить?
– Нет, не надо. В последнее время воротит от запаха кофе.
– Чтобы передозировка шоколадом сопровождалась отвращением к кофе! Где-то явно произошел сбой системы!
– Извиняюсь.
С того дня Идзуми не разрешал себе пить кофе в присутствии Каори. Сегодня она уже ушла, и на кухне, пока в термопоте кипятилась вода, дребезжала электрическая кофемолка, измельчая зерна, которые Идзуми достал из холодильника. Это был сорт с кислинкой. Упаковку такого кофе Идзуми получил от своего подчиненного в качестве сувенира из Сиэтла, куда тот ездил в командировку с одним проектом. Пачка все никак не могла закончиться.
Неизменный завтрак – хлеб для тостов и что-нибудь из яиц. К ним – овощной салат или свежевыжатый сок. Отвечает за приготовление тот, кто первый встал, – негласное правило этого дома.
Когда Идзуми еще жил с мамой, его завтрак состоял из риса и рыбы, дополнением шла яичница или еще что-нибудь на закуску, и непременно были соленья. Юрико постоянно разрывалась между домом и подработками, поэтому по будням на ужин периодически были наборы суши или другая готовая продукция из магазинов. Идзуми всегда радовался, когда так случалось. Но от Каори он узнал: сразу после их свадьбы Юрико по секрету призналась ей в том, какие угрызения совести ее каждый раз мучили из-за покупного ужина. «Поэтому я во что бы то ни стало старалась хотя бы завтраки и обеды готовить сама».
Вспомнились три буханки у рисоварки. «Когда это мама тоже перешла на “хлебный” рацион? Через какое-то время после того, как я съехал?» Идзуми сидел за обеденным столом.
Перед ним на тарелке лежала подстывшая уже глазунья. Он растеребил желток и разом смолол яичницу, затем принялся за тост, запивая его кофе.
«Из Нью-Йорка прилетает виолончелист, так что я завтра пораньше уеду на репортаж».
В памяти Идзуми всплыло, как вчера перед сном Каори предупреждала его об этом. Вероятно, доза кофеина – такая долгожданная! – расшевелила шестеренки мозга.
«И, Идзуми, скажи уже маме про ребенка!» – продолжали доноситься обрывки вчерашнего вечера. Вот-вот будет четыре месяца с начала беременности, а Идзуми все ждет, пока подвернется какой-нибудь удобный случай, чтобы сообщить об этом маме.
Из окна их квартиры на девятом этаже открывался вид на раскинувшийся внизу парк. Снаружи, оказывается, шел снег. Благоухающими белыми бутонами он ложился на пышные зеленые ветви деревьев. «Да что ж такое! Март на дворе!» – приуныл Идзуми.
Он принял обжигающе горячий душ и, хорошо прогревшись, отправился на улицу. Все ограждения у здания были укрыты снегом. Зачерпнешь его пригоршню, начнешь сжимать – и, влажный и липкий, он со скрипом приобретает круглую форму. Идзуми любил снег, но, как ни странно, сейчас ледяной шарик в ладони заставил его сморщиться. Вместе с ощущением холода в голову пришла мысль: «Как доберусь до офиса, надо будет еще письмо с извинениями отправить…» Все по поводу основного саундтрека к сериалу: Идзуми, по просьбе одного своего хорошего знакомого, сценариста, пытался добиться от небезызвестного иностранного исполнителя разрешения на использование его песни. Но все попытки Идзуми выйти на связь с правообладателем, который находился сейчас в Америке, были тщетны. Тот ему просто не отвечал. Переговоры не сдвигались с мертвой точки уже три месяца.
От дыхания перед глазами всплывало облачко пара: словно с выдохом выскальзывало и обретало видимые формы то, что глодало изнутри. Идзуми глубоко вдохнул холодный воздух – словно собирая всю волю в кулак – и зашагал вперед. Идя по переходу, он набрал номер мамы, но вызов сразу перекинул на голосовую почту. Идзуми просто сбросил звонок.
В детстве Идзуми часто возился в снегу вместе с соседской ребятней. Завидев за окном снег, он пулей выскакивал из дома и мчался в парк. Там с друзьями они час, а то и два играли в снежки, после чего по традиции лепили снеговиков. Идзуми обожал такие дни. Они с Юрико никогда особо не путешествовали – мать не могла позволить себе длительный отпуск. А до боли опостылевший городок под белой пеленой словно переносил в параллельную вселенную. И это очаровывало мальчика.
– Мне один из пацанов рассказал, что они на праздники ездили в Акиту и там отец ему возводил хижину из снега! Ну, ту, что на снежный фестиваль там по всему городу строят… Вспомнил: «камакура» которая! А потом они внутри хижины еще этот суп с фасолью – осируко – ели!
Выражение лица мамы после услышанных слов навсегда отпечаталось в памяти Идзуми. Он всего лишь хотел поделиться тем, какой восторг у него вызвал рассказ о снежных хижинах, но в его речи проскользнуло «отец». На каком-то подсознательном уровне мальчик понимал, что маму ранит это слово: словно за ним непременно скрывается колкий вопрос. Ему казалось, что он уже научился избегать этой запретной темы, но где-то в глубине души все равно таилось желание узнать об отце.
На следующее утро, проснувшись, Идзуми заметил, что на заднем дворике возвышается какая-то круглая гора из снега. Даже не сменив одежду, в пижаме и тапочках он вышмыгнул на улицу.
– Круть! Откуда она взялась?!
– Это я построила!
– Можно внутрь залезть?
– Конечно. Аккуратно только!
Юрико потратила всю ночь, чтобы нагрести снег и соорудить хижину. Крохотная получилась – места внутри было только на одного Идзуми, и то впритык. Но какая же она была красивая! Будто круглое белое пирожное в разрезе!