Сотня цветов. Японская драма о сыне, матери и ускользающей во времени памяти
Шрифт:
Юрико оставила мальчика развлекаться в хижинке, а сама отправилась на кухню – готовить осируко. Стоя за плитой, она периодически покашливала.
– Мам, ты как? Точно все в порядке? Ты не заболела? – каждый раз спрашивал Идзуми.
– Все отлично! – неизменно отвечала Юрико и продолжала орудовать на кухне.
Приготовленный суп Идзуми отведал в холодной, но такой уютной хижине. В разваренных бобах пряталась поджаренная рисовая лепешка, на ней были заметны следы от гриля. Юрико тоже хлебала суп на улице, и только краснеющий нос служил свидетельством того, как было холодно. Вечером этого дня оба – и мать, и сын – слегли с сильным жаром. Улегшись бок о бок под
– Мама, не переживай: мне не нужен никакой папа! Главное – что у меня есть ты! – заявил Идзуми.
Ему наконец-то хватило сил произнести эти слова, но то было лишь во сне, который сморил его из-за поднявшейся температуры. Когда мальчик очнулся от полузабытья, Юрико уже была на ногах: готовила завтрак «от простуды» – кашу.
С неба посыпались крупные хлопья снега. Идзуми ускорил шаг. Его темп подстроился под ритм сердца. И снова нахлынули воспоминания.
Это произошло еще до того, как Идзуми пошел в младшую школу. Стоял обычный день, мама усадила его на заднее сиденье велосипеда и покатила в сторону бейсбольного поля. Видимо, хотела показать сыну, который начал проявлять интерес к этому виду спорта, настоящее соревнование. Десять минут – и они добрались до стадиона, что находился прямо у берега моря. Но у входа не оказалось ни одного места, где можно было бы оставить велосипед, и Юрико поехала вокруг стадиона. Идзуми смотрел в спину неустанно вращающей педали матери и наблюдал, как от пота намокала ее одежда. Когда велосипед преодолел середину второго круга в поиске парковочного места, вспыхнули лампы, освещающие поле: турнир по бейсболу начался. Толпа взорвалась ликующими криками: вероятно, бэттер выбил хит. Идзуми поднял голову вверх – казалось, что шум голосов доносится с неба.
Снегопад усилился. Перед выходом Идзуми ведь посмотрел еще на зонтик, но все-таки оставил его дома: тащить с собой лишние вещи не хотелось. Теперь он пожалел о своем решении: зонт ему бы сейчас пригодился. Не было настроения и тащиться пешком до станции, поэтому он вышел на автомагистраль и попытался поймать такси. По этой дороге постоянно курсировали пустые машины, но сегодня, как назло, все они уже везли других пассажиров.
Идзуми чувствовал, как в ладони начинает таять слепленный снежок. Но мысли его были заняты совершенно другим. «Если родится мальчик, получается, я буду строить для него снежные хижины? Мы будем играть с ним в мяч, я буду учить его рыбачить, вместе на пикнике будем разводить костер? А когда-нибудь наступит тот день, когда он за выпивкой будет делиться со мной своими трудностями на работе…»
Как-то ночью, на прошлой неделе, когда в спальне уже был выключен свет, донесся тихий голос Каори:
– Мне кажется, это все-таки мальчик.
– Может, мне уже сейчас стоит вернуться к бейсбольным тренировкам… – так же тихо отозвался Идзуми.
Загоревшись этой идеей, на следующее утро он зашел в спортивный магазин, находившийся недалеко от работы. Неожиданно богатый ассортимент сбил его с толку.
Он не смог решить, что лучше выбрать, и поспешно устремился к выходу.
– М-да… Куда нас, черт возьми, занесло! – заключил Танидзири, расправляющийся с поданным в маленькой тарелке салатом. Хриплый голос исходил из тучного тела смуглого мужчины.
– Неужели все настолько плохо? Разве вы у нас не специалист по монетизированию артистов? Я думал, трудности вас, наоборот, подзадоривают, – удивился Идзуми.
Свою порцию салата он обильно приправил кунжутным соусом.
– Совсем у тебя голова не варит: я что могу сделать, когда эпоха такая!
– Сейчас и правда нелегко приходится. Подрастающие музыканты бегут от нас как черт от ладана. Так а чего еще ожидать: конечно, мы никого новенького не подцепим с нашими-то условиями контрактов. Остается разве что выкупать уже состоявшихся исполнителей.
Идзуми оторвал взгляд от тарелки и посмотрел на Танидзири. Тот сидел мрачнее тучи и салфеткой вытирал с лица пот. В этом кафе с системой регулирования температуры всегда перегибали: летом здесь – холодина, зимой – жарища.
– Сейчас у артистов есть миллион способов без чьей-либо помощи продавать свою музыку, им нет никакого смысла заключать контракты с мейджор-лейблами!
– Если уж и вы так говорите, то ситуация и правда – пиши пропало.
Несколько лет назад Идзуми и Танидзири работали на один лейбл. Эта компания держала группы, которые релиз за релизом выпускали одни хиты; коллективы техно-музыкантов, которые даже за границей пользовались огромным успехом, – в общем, там было множество хороших артистов различных спектров. Танидзири тогда совмещал должность продюсера с постом управленца.
В воспитании новых звезд его было не превзойти, но вот как руководитель он не блистал талантами. Когда вся организационная структура пошла под откос, его тут же сместили. Теперь он занимался тем, что выискивал новые таланты для ассоциированной компании. Бестактный отщепенец, Танидзири нажил много врагов в коллективе, но в жизни Идзуми он всегда оставался важной фигурой, наставником, который научил его всем тонкостям работы, в том числе мастерству взаимодействия как с артистами, так и с теми людьми, что крутятся в индустрии.
«Слушай, я сейчас возле твоего офиса: у меня тут должна была быть встреча с одним человеком по работе, а из-за снега все накрылась. Раз уж я здесь, может, чего-нибудь вместе навернем?» Получив внезапное приглашение, Идзуми выскочил с работы и устремился на встречу в ресторанчик неподалеку.
– Да и салаги эти – новоиспеченные артисты, – они ж не нужны никому: какой уважающий себя режиссер станет пихать их музыку!
Танидзири ковырял остатки салата вилкой. Зажатая в его пухлых пальцах, она казалась крошечной. Зелень в тарелке выглядела безжизненной, словно, всеми забытая, пролежала в холодильнике немало времени.
– Если бы эти матерые режиссеры хотя бы следили за современной музыкой. В титрах – сплошь те исполнители, что расходились с прилавков в девяностые, – заметил Идзуми. С этими словами он отодвинул в сторону мисо-суп, который подавался с полной тарелкой риса.
– Касай, смотрю, ты себе не изменяешь: мисо-суп так и не ешь? – усмешливо подметил Танидзири. А сам вывалил в рот остававшийся в стакане лед и принялся его разжевывать.
– Неудобно, конечно, оставлять нетронутым…
– Да брось: не хочешь – не ешь. Право, где бы я еще мог найти такого чудика, что мисо-суп на дух не переносит!
– Простите, этот суп совсем в горло не лезет…
Перед глазами, словно шлагбаум, перекрывающий ход этому диалогу, опустилась тяжеленная на вид чугунная посудина, где до сих пор в раскаленном масле потрескивал гамбургский стейк.
– На телевидении все еще правят продакшн-студии?
– Стало немного посвободнее, но все равно житья не дают. Даже если удастся пробиться, так или иначе затопчут.
– Ни черта не меняется! – насупился Танидзири. Он повязал на шею специальный нагрудник – фирменный бумажный фартучек ресторана.