Сотрудник ЧК (с илл.)
Шрифт:
— Я идти не могу, — сухим, рвущимся голосом проговорил он. — Не дойти мне…
— Ничего, здесь близко, — ответил Алексей. Это был приговор, конец…
— Не смогу я, — повторил Марков. — Не надо…
— Не бойся, — сказал он. — В Херсон поедешь, судить будут.
Марков быстро поднял голову. Правда? Значит, еще не сейчас? Он с надеждой посмотрел на стоявшего перед ним чекиста.
Это был тот самый Алексей Михалев, скромный «писарь», которого так «удачно» завербовала когда-то Дина Федосова, но Маркову казалось, что он впервые видит его по-настоящему.
Он никогда раньше не замечал в этом человеке напряженной суровой собранности и пристального неумолимого блеска в зрачках, будто в их прозрачной глубине мерцали холодные чешуйки слюды…
Утром хоронили Марусю.
Место выбрали за деревней, на пригорке, под высокой акацией, чтобы по весне распускала она над Марусей свои белые грозди.
Была видна с пригорка степь, широкая богатая украинская земля.
Расстреляли по обойме в прощальных залпах.
И через час потянулся из
Алексей далеко опередил своих. Ехал один, думал. Под мерный шаг коня мысли приходили печальные и торжественные.
Нет Пантюшки, Воронько… И Маруси нет. И много еще в степи безыменных холмиков. Сохранятся они или когда-нибудь их распашут под хлеба?.. Не в холмиках дело. В памяти людей останутся те, кто укрыт под ними, кто отдал себя за эту землю, за хлеба, что вырастут на ней, за новую жизнь. Они останутся навсегда!.. Надо только до конца довести дело, ради которого не жалели они ни жизни своей, ни молодости, которому беззаветно отдали все, что имели…
Его догнал Федя. Поехали рядом. Над степью висело тяжелое, кудлатое небо. Ветер улегся. Туман дотаивал на горизонте. Но в воздухе уже совсем ощутимо пахло снегом, первыми ясными заморозками.
1957 г.