Сотворение мира.Книга первая
Шрифт:
Он поднял затуманенные усталостью глаза:
— Вам все понятно? Лично товарищу Ленину.
— Так точно, — по-военному ответил Александр.
Ночью дипкурьеры Александр Ставров и Сергей Балашов выехали в Москву.
Проводник вагона, в котором ехали дипкурьеры, мускулистый смуглый генуэзец с веселыми, лукавыми глазами, сказал Балашову, немилосердно коверкая французские слова:
— Камраде! В селении Санта-Маргарета, где поселили русских, каждый вечер шляются какие-то бродяги. Я тоже живу в Санта-Маргарета и видел этих типов своими глазами. Слоняются
— Но ведь там охрана? — поднял брови Балашов.
Веселый проводник подморгнул темным, как маслина, глазом:
— О, конечно! Ваших охраняют и карабинеры, и отряд королевских гвардейцев. Еще бы! Только я сам видел, как две подозрительные личности шушукались с синьором Стурцо, командиром карабинеров.
Прикрыв за собой дверь, проводник присел на диван и сказал, понижая голос:
— Камраде, меня зовут Пьетро Сипни, я коммунист и знаю, что говорю. Рабочие и матросы Генуи не допустят, чтобы какая-то рвань стреляла в посланцев Ленина или поставила адскую машину в отеле «Санта-Маргарета». Уж этого-то мы не позволим, можете мне поверить!
Глядя на Балашова и Ставрова влюбленными глазами, застенчиво и почтительно притрагиваясь смуглой ладонью к их рукам, Пьетро сообщил им с гордостью:
— Вы, конечно, не знаете, что наши пикеты днем и ночью дежурят вокруг отеля «Санта-Маргарета». Нас много, камраде. Матросы военной гавани Дарсена-реале незаметно охраняют вас при выходе из дворца Сан-Джорджо. Шоферы такси, посадив в машины девушек-цветочниц, сопровождают вас из города в отель. Мы, железнодорожники, несем охрану ночью. Этого не знает никто: ни король, ни его гвардейцы, ни вы сами…
Веселый Пьетро долго тряс руки советским дипкурьерам, пожелал им доброй ночи и счастливого пути, а на прощание сказал:
— Вы спите спокойно, на границе я передам о вас нашим товарищам, они так же будут охранять вас в дороге…
Дипкурьеры горячо поблагодарили славного парня, но спать не легли. Рядом с ними на полке лежала драгоценная почта, за которую они отвечали своей жизнью, — опечатанная кожаная сумка, а в ней письмо Ленину.
Всю ночь Александр и Сергей Балашов не смыкали глаз. Окно купе было наглухо закрыто. Наверху, на потолке, неярко светила лампочка; под полом монотонно и глухо постукивали тяжелые колеса. За окном одна за другой проплывали станции, обозначая себя лучами света, мелькавшими в узких просветах коричневой оконной шторы.
— Знаешь, Сергей, — раздумчиво сказал Александр, — вот прожили мы в Италии три недели, а мне кажется, что я не был дома давно-давно. И жил я как во сне: все здесь не такое, как у нас, все представляется таким, будто я вычитал это в какой-то старой книжке.
Привалившись плечом к стенке вагона, покачиваясь от толчков, Александр вспоминал Огнищанку, брата Дмитрия, Марину.
День прошел спокойно. В десятом часу Александр разрешил Балашову (Балашов ехал с ним как помощник) поспать не раздеваясь. Балашов слегка распустил галстук, сунул под подушку браунинг и мгновенно уснул. Поезд шел по узкой равнине, зеленеющей стрелками молодой травы. Бело-розовые на вершинах, бурые и лиловые внизу, сияли Альпы.
Посматривая на сумку, лежащую рядом с ним, Александр думал о Генуе, о Чичерине, о Воровском. Он повторял себе слова Воровского: «Пакет передайте лично товарищу Ленину» — и пытался представить, как он, дипкурьер Ставров, войдет в кабинет Ленина, как будет рапортовать о прибытии из Италии и что при этом скажет Ленин.
«Только бы довезти пакет, только бы ничего не случилось в дороге», — с тревогой думал Александр.
Когда стемнело, он разбудил Балашова, задернул шторой окно. Они открыли коробку консервов и неохотно поели.
— Ты бы прилег, — сказал Балашов, — а то вид у тебя никудышный. Того и гляди, с ног свалишься.
Александр упрямо мотнул головой:
— Нет, посижу. Дома отосплюсь, когда сдам пакет…
Заметив на лице Балашова выражение досады, он добавил мягко:
— Ты не обижайся, Сережа. Я тебе доверяю, а только, понимаешь, не могу я заснуть. Вдруг что-нибудь случится? Лучше я посижу, хотя бы до нашей границы.
— Не сходи с ума! — вспылил Балашов. — Что я, маленький мальчик? До границы еще двое суток, не меньше. Разве ты выдержишь?
— Выдержу, — проворчал Александр.
После полуночи кто-то едва слышно постучал в дверь купе. Балашов, поглядывая на Александра и загородив собой вход, слегка приоткрыл дверь. В коридоре стоял проводник-немец, сменивший на границе веселого генуэзца Пьетро.
Посвечивая фонарем, немец пробормотал:
— Геноссен!
Он не знал, как объяснить русским, что произошло, тыкал рукой по направлению к входной двери вагона, поднимал два пальца вверх, потом опасливо кивал на никелированные задвижки купе.
— Немец говорит, что два каких-то человека следят за нашим купе, — бросил через плечо Балашов. — Он просит, чтобы мы заперли двери и никуда не выходили.
— Ja, ja, [11] — обрадованно кивнул проводник.
— Это, наверное, те самые, что выслеживали нас в Санта-Маргарета, — сказал Александр. — Надо держать ухо востро!
Ставров был прав. В полутемном тамбуре соседнего вагона, одетые в щегольские серые пальто, стояли есаул Гурий Крайнов и его новый друг Морис Конради. На протяжении ночи они несколько раз подходили к запертой двери купе советских дипкурьеров, прислушивались, курили сигары. Но всякий раз, как Крайнов и Конради входили в вагон, хмурый проводник-немец просил их выйти и занять места, обозначенные на билетах. И они, перешептываясь и усмехаясь, выходили.
11
Да, да (нем.).
В Мюнхене проводник вызвал Александра из купе. Рядом с проводником в коридоре стоял пожилой, сурового вида немец — машинист. На его крупном носу поблескивали стальные очки, под носом, жесткие, прокуренные, лохматились седые усы. Увидев Александра, машинист скупо улыбнулся и, с трудом подбирая слова, заговорил по-русски:
— Товарищ! Я есть старый рабочий, и я знаю, как плохо живут русские дети, у которых нет хлеба. Я хочу передавать им мой маленький подарок. Прошу вас, пожалуйста, взять это… Больше я передавать не могу… у меня ничего нет…