Совершенная crazy
Шрифт:
На цыпочках Орлик прокрался в гостиную, захватив из своей комнаты розовое одеяло.
– Где тебя черти носили? – спросил скрипучий голос из гроба.
– Так это… заседание заседали, – смутился Орлик, будто отчитывался перед начальником смены. – А потом я ждал, когда все заснут. – Он пристроил пакет с продуктами рядом с гробом, хотел накрыть старуху, но она резко отбросила одеяло и села в гробу.
– Что Гошка затеял? – ворчливо спросила Ида Григорьевна.
– Просил гостей назваться, потому что толком никто друг друга не знает.
– Назвались? – хохотнула старуха.
– Да. Но я никого
Вот тут Славка соврал. На лица память у него была хорошая, а на имена ещё лучше. Но старухе знать это было необязательно, пусть думает, что он простой, тупой и жадный.
– А ты кем представился? – спросила Ида Григорьевна, хитро щурясь из-под фаты.
– По вашему списку вышло, что я какая-то Евгения Суковатых.
– Евгения?! Суковатых?! – Старуха захохотала так, что едва не вывалилась из гроба. Славка еле успел её подхватить, когда она дала резкий крен вправо. – Ой, не могу! – схватилась Ида Григорьевна за живот. – Ой, помру сейчас! Евгения Суковатых?! Ты?! Гошка со своей грёбаной пластической хирургией совсем память потерял, дуралей! Говорила я ему, гимнастикой на свежем воздухе занимайся, а он – блефароплаcтика! Липосакция! Грудные протезы анатомической формы! Тьфу!!
– Тише! – взмолился Славка. – За стенкой живёт бывшая сектантка, она слышит, как вы тут шумите!
– Радка, что ли?! Плевать! Она дохлая муха и мнительная корова. Пусть слышит, что хочет, ей никто не поверит. – Старуха потянулась к бумажному свёртку и достала пакет молока.
– Что это? – уставилась она на пакет. – Ты что мне притащила, болванка?!
– Болван, – обиженно поправил её Славка. – Это молоко, пятипроцентное, цельное. Пейте…
Пакет немедленно полетел в Славку, обдав его молочными брызгами и плюхнувшись маленькой бомбочкой на пол.
– Где кофе?! – заорала старуха и опять чуть не вывалилась из гроба, дав резкий крен влево.
– Кофе в вашем возрасте – смерть, – твёрдо сказал Славка, убирая бумажный свёрток подальше, чтобы старухе не пришло в голову метать в него всё, что он принёс.
– У моей смерти приключился склероз, так что кофе мне не поможет. Вернее, не навредит! – Ида Григорьевна ловко перекинула ноги через борт гроба и любовно оправила складки белого платья. – Чеши на кухню и свари крепкий кофе! – приказала она.
– Не пойду, – нахмурился Славка. – Кофе вредно.
– А ты молодец, с характером, – неожиданно похвалила его старуха.
– Просто я боюсь, что вы раньше времени копыта откинете и со мной не расплатитесь за сервис в гробу, – признался Славка.
– И честный! – восхитилась Ида Григорьевна. – Сейчас таких дуралеев днём с огнём не сыщешь. Тебя как звать?
– Зовите Орлик.
– Это кликуха?
– Фамилия.
– Красивая. И со смыслом!
Ида дотянулась до бумажного свёртка, вытряхнула из него булки, сигары, бутылку коньяку, вытащила из-под ритуальной подушки зажигалку и закурила, закинув ногу на ногу. – В тюрьме сидел?
– Нет, только в армии служил.
– В каких войсках?
– Строительных.
– Разве это войска? Лучше уж в тюрьме отсидеть, больше пользы будет!
– Вы так говорите, будто сами сидели, – прищурился Славка.
– Сидела! В двадцать восьмом году так жрать захотела, что спёрла калач в булочной. Какой был калач! С маком, с хрустящей корочкой! Сейчас таких не пекут. Я его прямо у прилавка съела, сил не было убегать. Меня там и повязали. Я на суде кричала, что дырка в этом калаче была больше, чем сам калач, но мои доводы оставили без внимания и дали десять лет.
– Десять лет? – ужаснулся Славка. – За одну дырявую булку?! Это несправедливо.
– Отсидела я пять. Вышла по ошибке, вернее, почти сбежала. В тюрьме сидела моя полная тёзка, она умерла за два дня до своего освобождения. Меня выпустили вместо неё. Э-эх! Всё бы сейчас отдала за тот голодный двадцать восьмой год, за калач с маком, за свою молодость…
Столбик пепла упал с сигары в гроб. Ида отложила сигару, взяла булку и с аппетитом стала жевать её, запивая коньяком прямо из бутылки.
– Вы, Ида Григорьевна, совсем не заботитесь о достоверности своей смерти! – возмутился Славка. – Уж не знаю, почему вы решили всех надуть со своей преждевременной кончиной, но зачем было затевать этот цирк, если в гробу крошки, пепел, а от покойницы несёт перегаром?!
– Ха!!! – Ида Григорьевна с размаху плюхнулась в гроб. В воздухе мелькнули её золотые туфли. – Моей смерти так заждались, дорогой Орлик, что на её достоверность всем глубоко плевать. Меня похоронят, даже если я буду распевать песни и играть на гитаре. Чёрт, что-то жжёт сзади… Сколько я Гошку просила, сделай мне подтяжку ягодиц, сволочь! Обвисшая задница доставляет женщине больше неприятностей, чем обвисшая морда. А он – нет таких методик, нет таких методик, в твоём возрасте наркоз противопоказан! Хочешь, говорит, я тебе уши отреставрирую? Это и без наркоза можно. Внук называется… Слушай, ты не находишь, палёным пахнет?
– Чёрт! – Славка рывком поднял Иду Григорьевну и вытащил из под неё тлеющую сигару. На белом платье, чуть пониже спины, красовалось прожженное чёрное пятно. – Вы, блин, тут пожар ещё устройте, покойница, – проворчал он, затушив сигару и выбросив её в открытую форточку. – Сигары тушить надо!
– Память-то девичья, – вздохнула старуха. – Скажи, о чём вы болтали в столовой?
– Да ни о чём, – отмахнулся Славка. – В основном все твердили о том, что им не нужны ваши деньги. А ещё никто не понимает, почему именно их вы захотели пригласить на свои похороны. Только ваш брат Феликс, да близнецы-хоккеисты честно признались, что не отказались бы от наследства.
– Феликс! – громко фыркнула Ида Григорьевна. – Бездельник, балбес, но душа-человек. А хоккеисты – сипматяги, если им зубы вставить! Значит, говоришь, никто на мои деньги не претендует? И не понимает, зачем я их позвала?! – Она подмигнула Славке, и ему опять стало жутко. А вдруг бабка на самом деле мертва, а болтает, курит, подмигивает, жрёт булки и пьёт из бутылки коньяк её неугомонный фантом?! Этот гроб, белое платье, фата, золотые туфельки, – господи, неужели он такой идиот, что согласился поить и кормить труп?.. Может, ну её, эту бабку, и этих гостей, может, удрать в своё общежитие, на свою продавленную, железную койку, и будь что будет! Сдадут его Гошка с Артёмом – сядет; не сдадут – продаст драгоценный крест, купит квартиру, мотоцикл и заживёт по-простому: клубы, девчонки, работа, дом… Ну их, этих богатых старух, и дома дворцового типа!