Советская поэзия. Том первый

Коллектив авторов

‹1930›

* * *

Ты в сердце жаворонком песенным влетела, С собой мерцанье утра принесла, И сердце вечным утром заблестело, И стих наполнен звоном серебра. Не над землею утро засверкало — Оно во мне — тобой принесено! Ты жаворонком в сердце запорхала, Чтоб не заснуло ни на миг оно!

‹1936›

* * *

Как рассказать об этом изобилье Народных слез, о горе всей земли? Гроб Руставели девять раз разбили, Пока его к могиле принесли. Казалось, солнце и луна скончались. Казалось, в целом мире жизни нет. Но не сдались грузины, опечалясь, И начал бесконечный путь поэт. Подняв, как знамя, красоту живую, Которая народу дорога, Над смертью, над

невзгодой торжествуя, Сыны народа вышли на врага. Из уст в уста — так шло преданье это До наших дней, и внятно говорит, Что славный труд любимого поэта В народе вечным пламенем горит. Раздуй огонь, работу начиная, Доверив стих чеканке и резьбе. Умрешь — пускай хоть капля росяная Народных слез достанется тебе. Достаточно одной слезинки малой, Чтобы ветвистой чашею ты рос, Чтобы тебя из праха поднимало Бессмертное благоуханье роз.

‹1938›

ТУМАНЫ

Зачем туманы длинной чередой С горы крутой Спускаются в долину? Хотят ли жажду утолить водой Или развеять старую кручину? Нет, не затем они свершают путь, — Им хочется, Покинув гору эту, К садам и виноградникам прильнуть И по следам людей Прийти к рассвету.

‹1939›

СТАРЫЙ БУБЕН

Луна зашла, и ночь в исходе, И бубен выбился из сил. В запасе больше нет мелодий, Пир весь их выбор истощил. Но девушка, стройней газели, Ждет, чтобы буря улеглась, И средь примолкшего веселья Затягивает мухамбаз. Усталый голос тянет ноту Упреков, жалоб и угроз, Восторгов и безумств без счету, И новых жертв, и новых слез. В напеве отзвук просьб и пыток, В нем дрожь вонзенных в сердце стрел, Он — древней неги пережиток, Которой трепет устарел. И как бы сладостно ни пахло Цветенье песни в первый раз, Звучит надтреснуто и дряхло Ее усталый пересказ. Напев кружит как одержимый, Он старше вековых чинар, И едче пламени и дыма Слепит глаза его угар. Его слова, как жар, горючи, Когда их слышит старый сад, Участье опаляет сучья, Они от жалости горят. Его ровесницы-чинары Родились в тот же самый срок, С них валится на стол от жара Лист, как спаленный мотылек. Довольно грусти и разлада! Как ни заплакан мой платок, Я слушаю напев с досадой, Он мне и жалок и далек. Преданий путь подобен рекам, Полошен песне свой предел. Не разлучайте песен с веком, Который их сложил и пел. Их постигает обмеленье, Как дно речного рукава. Меняются века и мненья, Приходят новые слова.

‹1939›

НО ЕСЛИ ВЕСНА УЙДЕТ.

Ливни вымыли леса, Шумны и легки. На лугах горит роса, Словно светляки. В синь и зелень мир одет, Солнца блеск с утра. О небес веселый цвет! О цветов пора! О любовь, приди ко мне!.. Молодым орлом Водопад среди камней Синим бьет крылом. А когда весна уйдет Вдаль своим путем, Не расстанемся! Вперед Мы за ней пойдем!

‹1950›

ЕГИШЕ ЧАРЕНЦ

(1897–1937)

С армянского

АРМЕНИИ

Тысячи ран видала ты, — увидишь опять, Плен и обман видала ты, — увидишь опять. Как сжатый смертью урожай, тысячи тел Однополчан видала ты, — увидишь опять. Как пилигрим, ветром гоним, пашню свою Тысячи раз видала ты, — увидишь опять. Нарекаци и Шнорали, Нагаш Овнатан — Мудрых армян видала ты, — увидишь опять. Чаренцу давшая язык, сколько певцов, Родина-джан, видала ты, — увидишь опять.

* * *

Я привкус солнца в языке Армении родной люблю, И саза нашего напев, его печальный строй люблю. Люблю кроваво-красных роз огнеподобный аромат, И в танце наирянок стан, колеблемый зурной, люблю. Люблю родных небес лазурь, сиянье рек и блеск озер, И летний зной, и зимних бурь глухой многоголосый хор И хижин неприютных мрак, затерянных в ущельях гор, И камни древних городов в дремоте вековой люблю. Где б ни был, не забуду грусть напевов наших ни на миг, Молитвой ставшие листы железописных наших книг, И как бы наших ран ожог глубоко в грудь мне ни проник Мою отчизну, край отцов, скорбящий и святой, люблю. Для сердца, полного тоски, милей мечты на свете нет, Кучака и Нарекаци умов светлей на свете нет, Горы древней, чем Арарат, вершин белей на свете нет, Как славы недоступной путь, Масис суровый мой люблю!

‹1920–1921›

* * *

В то время Как вы, Окровавив уста, Могли только жалобно выть, Я солнца принес пылающий диск, Чтоб в зурну ликованья Его превратить…

* * *

Вы Когда-нибудь Видели, Скажите, Своими глазами, слепыми и сонными, Зурну золоченую солнца, Висящую летом в зените? Внимали ли вы Ее голосу Очами вашими злыми, незрячими, Когда она, Может быть, именно вас Звала своим звоном горячим? Вы, Люди, Любовью копеечной Сердца свои плавящие весь свой век, — Вы слышали солнца огненную песню, Когда солнце — зурнач Алек? Слышали? О, вы не слышали, Нет! А я — Ваш покорный поэт, Я — Ваш солнцетворный поэт, Поющий для вас, Слышал песнь златозвучную эту Столько раз! Да, Я слышал, Я слышал… Она манила меня Из солнечных далей… А вы, Люди, Вы понимали эту песню огня? В знойном августе душном Я — Ваш покорный поэт, Я — Ваш солнцетворный поэт, Видел Вашу мычащую душу! О, я видел, Я видел — Ваша душа Была темным духаном, Была вывеской торгаша! Она гнулась под властью гроша. Чтобы зной вашу голову не опалил, Чтобы ваших сердец не коснулось пламя, Вы скрывали лучшее из светил Вашими Старческими руками… Горе, Горе вам, Слышите? Горе всем вам! Вам, что нежите Мякоть сердец ваших черных! Голове, что пуста, как пустой барабан, Что за польза от песен моих Солнцетворных? Ваше черное сердце не знает, что мир Может вдруг превратиться в бурлящую реку Ликования, Если хоть раз, хоть на миг, Вы услышите высшую песню Алека!

МОЕЙ МУЗЕ

Вот снова, Муза, ты со мной, Соратник, друг мой неизменный. Я слушаю тебя с тоской И радостью одновременно. Как задушевна, как проста Теперь беседа наша стала, Как удивительно чиста Печаль, что в песне зазвучала. Ты знаешь, я люблю ее, Печаль, похожую на радость, Не ноет сердце от нее, — В ней возвышающая сладость. Так путник с высоты глядит На пройденные им просторы. Он утомлен, но мирен вид, И слезы не туманят взора. Как много он успел пройти, — Когда же полднем утро стало? Он отирает пот в пути, Но даль туманом не застлало. Нам далеко идти… Но пусть, Соратник мой, товарищ верный, Прозрачной будет наша грусть, Любовь — безбрежной и безмерной!

‹1929›

СЕМЬ ЗАВЕТОВ ПЕВЦАМ ГРЯДУЩЕГО

Прошедший множество земных путей и нив, От мудрости плода вкусивший сок горчащий, Я семь заветов вам передаю своих, Певцы грядущих дней, великих дел земных И славы будущей, что станет настоящей. Вот первый мой завет — я шлю его как весть Из глубины веков для вас и ваших внуков: Слагая песнь свою, вы помните, что песнь Родится из земли, а не из слов и звуков. Вот мой второй завет — пусть каждый сохранит Его в душе и вспоминает чаще: Песнь — русло и река, она — копье и щит, Добро, бесценный дар, нам не принадлежащий. Певцы грядущего, времен извечный ход За вами следует, — итак, завет мой третий: Страну рождает век, он песне жизнь дает, Но песнь переживет и страны и столетья. И как бы ни были прекрасны времена И век ваш величав, — не пожалев усилий, Посеять вы должны такие семена, Чтобы они его на годы пережили. И знайте, нет труда милей и тяжелей, Чем пахота души. Вначале было слово, И слово было труд, усилие людей, И песня с ним была — добра первооснова. Итак, копьем души вооружась чуть свет, Трудитесь, пахари, трудитесь терпеливо, Посейте звуки здесь, на пашне прошлых лет, Во имя завтрашней благословенной нивы. И вот еще одно запомнить те должны, Кто, книгу прочитав, задумался об этом: Для песни, что грядет, заветы не нужны — И это будет пусть моим седьмым заветом.