Советская поэзия. Том первый

Коллектив авторов

‹1938›

ДЕНЬ ВЕЛИКИЙ ПРИДЕТ

Вечер душный, усталый на отдых залег, Гаснут на небе огненных маков луга. Ужин варится, рдеет в золе уголек, Мать-старуха на корточках у очага. А над ней, на жердях, тяжелы и плотны, Темно-красного яхонта гроздья висят. И, чего-то ища, горячи и жадны, Ветерки виноградной листвой шелестят. Пятерых молодцов, одного за другим, У нее отняла, оторвала война. И тоскует она по своим дорогим, Видеть их — нестерпимым желаньем полна. Голоса их в ушах не смолкают у ней, Их дыханье горячее бьет ей в лицо. Все ей чудится: будто шаги сыновей, Будто звякнуло старой калитки кольцо… Вот развязывает она кончик платка, От меньшого письмо полустертое в нем, Эти буквы писала родная рука, — Слезы вновь подступают ей к горлу комком… Призрак сына, кивнув, удаляется прочь. Пригорел ее ужин, и выстыл очаг. Краски вечера черным замазала ночь. Хмурясь, в мрак она смотрит до боли в очах. У ограды колышутся пять тополей, Пять друзей, шелестящих,

веселых, живых. И целует им ветви и блещет теплей Золотая звезда между листьями их. Мать вздыхает. Она одинока опять. Тихо шепчутся пять тополей и звезда. Слез не лей, будь тверда в испытаниях, мать! Счастье в дом твой вернется, придет навсегда! Снова даль бирюзовая, песней звеня, Отзовется — окликнешь, махнешь ли рукой, — Непомерною радостью сердце тесня, Засмеется земля, если ступишь ногой. По садам, по дворам будут рыскать ветра, Как гонцы, застучат у дверей матерей. Не закончив уроки, из школ детвора Понесется гурьбой по домам поскорей. День великий придет, день победной весны — Ты обнимешь своих пятерых сыновей, Лица их, опаленные жаром войны, Будешь ласково гладить рукою своей. И как будто бы солнце ворвется в сердца, И, смеясь, и от радости слез не тая, Ты увидишь, узнаешь: как даль без конца Засияет прекрасная старость твоя!

‹1942›

ПАМЯТИ АННЫ АХМАТОВОЙ

Все мне кажется: день уберет дымку памяти с летнего часа, и на давний высокий порог выйдет женщина та величаво. Точно трудная ей задана, не по силам задача. И четко и ревниво блестит седина в ее гладкой и черной прическе. Солнце низится за горизонт, полнит тысячи глиняных оспин. Как крыло стрекозиное, зонт пропускает малиновый отсвет. Ей, идущей, далеко видна вся в тенях тополиных дорога. В истомленном арыке вода пробирается в тень понемногу. А ташкентское лето кипит, перепутав наречья и лица, и под цоканьем частым копыт мостовая горит и дымится. Но встают перед женщиной той на экране духовного зренья кровь, и дымы, и город пустой — весь немыслимый ад разоренья. Горе горькое в гору свали — и под всеми завалами теми ты не сыщешь уже, где — свои, где — отчизны скорбящей потери… Но осанка идущей — стройна, крылья шарфа недвижны косые. Полной мерой дала ей страна горя, веры и силы России. Вижу я в отдаленье глухом, как черты ее чутки и строги: в золотящихся струях Анхор золотые ей жалует строки…

‹1968›

ПЕТРУСЬ БРОВКА

(Род. в 1905 г.)

С белорусского

ЗЕМЛЯ

Надрывалась земля В своей муке исконной, Человеческим голосом Умоляла ты нас: — Засевайте меня, Убирайте любовно, Чтобы жар в груди моей Не погас. Мы же рвали ее На клочки, На делянки, На полоски худые Межой раскроив. Подрастали Сымоны, Рыгоры да Янки И делили полоску Одну на троих. А декабрь приходил, Посиневший от стужи, Вихрь в амбарах пустых На цимбалах играл, Мы же только, ремень подтянув, Да потуже, Хлеб свой горький пекли С лебедой пополам. Из мякины тот хлеб Был и горек и жесток, Застревал На распухшей цинготной десне. Выходили Под стать мертвецам на погостах И недолю встречали свою По весне. Много бед мы узнали В нашей длинной дороге И голодной тоски За порожним столом, Черный ветер бил в стекла, И днем на пороге Часто смерть появлялась С холодным челом. Но пришел наш черед, Расквитались мы с ней, Мы прогнали царя, И жандармов, и пристава, Чтобы ты нам, Земля, Расцвела покрасней, Чтоб хватало для всех Хлеба чистого. А теперь мы избавим тебя От невзгод, С новым плугом идем, Кормим калием. Чтоб дарила ты нас Каждый год, Каждый год Не одним, А тремя урожаями.

‹1931›

РАНА

Я солдат-фронтовик, А война так сурова, Что я думал порой — Мне уж больше не жить. Восемь ран залечил, В строй вернулся я снова, Только рану одну Не могу залечить. Улеглась бы тоска, Если б снова напиться Мне воды той живой, Что пивал я не раз; Если б я повидал Тот чабрец с медуницей И столетний тот бор, Что под Минском у нас. Эту жажду ничем Утолить не могу я, Сердце думою только Одною живет: «Мне попасть бы скорей На сторонку родную!.. И громить бы врага, Пробиваясь вперед!»

‹1943›

ЛАСТОЧКА

Ночь летит, как ласточка, Сладко спится Насточке. Ветер ходит у окон, Снится ей пригожий сон: Хороводы у реки, И подружки, и венки, Кофточки кисейные… Сладки сны весенние! А под утро — чуть светло — Будто стукнул кто в окно, Задрожала хаточка, Рассуждает Насточка: «То волна по донышку, То стучит сосеночка, То ведь дятлы раненько…» Не проснуться маленькой. Спит, покинь ее, докука, Только кто-то снова стуком… То ль по небу громами, То ль по камню ломами! Сон слетает, улетает, И проснулась, золотая. Обожгло, что молнией. — Кто такой? — промолвила. Да как вдруг поднимется, Да к оконцу кинется, А сердечко ходуном… Что ж ей видно за окном? Видит милое лицо, Слышит светлое словцо: — Открывай же хаточку, Я твой тата, Насточка, Я с победой, Насточка!

‹1945›

ДУБОВЫЙ ЛИСТ

Я не страшусь Ненастья злого, Перед метелью устою: За жизнь держусь, как лист дубовый За ветку держится свою. В осенней мгле, В промозглой хмури Он полыхает, словно медь, Чтобы в ответ на посвист бури Раскачиваться И звенеть. Когда зимою Вьюга стонет И злобно щерится мороз, Он прикрывает, как ладонью, Ту ветку, На которой рос. Но, вешней зорькой Околдован, Он, встретив солнечный восход, Уступит место листьям новым И тихо наземь Упадет.

‹1956›

ДЕКРЕТ ЛЕНИНА

Тот день сквозь годы людям светит, Все в нашей волости глухой — И деды, и отцы, и дети — На сход пришли одной семьей. Здесь едкий дух махры и пота Висел под низким потолком, Матрос, приехавший с Балтфлота, В чаду маячил за столом. Листок, что был в руках матроса, Все видеть явственно могли. Толпу окинув, произнес он: — Братишки, я насчет земли… Читал моряк могучим басом, Овеян дымкою легенд, Весь перевит и опоясан Скрещеньем пулеметных лент. Он взбудоражил нашу волость, В огне испытанный герой. Но и его гремящий голос Срывался и дрожал порой. Не шибко грамотой владел он, Волнуясь, по складам читал. Но сходка радостно гудела, Огонь в коптилке трепетал. Листок потрогать все старались. — Матрос, прочти еще разок! — И вновь скользил шершавый палец Вдоль жарко полыхавших строк. И каждый спрашивал с волненьем: — Скажи нам, добрый человек, А кто такой товарищ Ленин? — Тот, кто вам землю дал навек!

‹1957›

АЛЕКСАНДРИНА

Не позабыть мне песню далекой той весны: «По Муромской дороге стояли три сосны…» Бродили мы и пели, и с песней ты цвела. Александрина, помнишь, какая ты была! Любил тебя тогда я, — зачем теперь таить? — И ни с одним цветком я не мог тебя сравнить. Взять василек, но краска — всего-то в нем одна, Взять лилию, но эта уж очень холодна. Взять колокольчик, может… Да всех ты краше их! Такой ты мне казалась в семнадцать лет моих. Летело время, мчалось, мне навевая сны, Как по дороге в Муром стояли три сосны. Прошли весна и лето. Зима — над головой… Александрина, где ты, подай мне голос свой!

‹1962›

ДВА СЕРДЕЧНЫХ СЛОВА

«Калі ласка!» [4] — два коротких слова Повторяю снова я и снова. Сколько ни живу, они со мною, Все звенят серебряной струною. В них открытость и добросердечье, В них — певучесть белорусской речи. Гости к нам — счастливое событье. Калі ласка, в хату заходите! Сразу печь заполыхает жарко, На столе — яичница и шкварка, Бульба и домашняя колбаска. Угощайтесь, люди, калі ласка! Парень, позабывший на свидании Все, что им затвержено заранее, Помнит, что признания основа — Калі ласка! — два коротких слова. А затем придет и остальное: — Калі ласка, будь моей женою! В дом войди, и станет он пригожим, Вместе все невзгоды превозможем! Гром гремит над житом и над просом. — Калі ласка! — летний дождик просим, Лейся, дождь, не крупный и не редкий, На грибы, на ягоды, на ветки! Если непогодь над нашим краем, — — Калі ласка! — солнце приглашаем. — Калі ласка, выйди из-за тучи, Все согрей и освети получше! — Калі ласка! — слышится при встрече С ласковой и задушевной речью. — Калі ласка! — повторяю снова Два коротких белорусских слова.

4

Милости просим (белорус.).

ПАРТИЗАНСКИЙ ТЕЛЕГРАФ

О телеграфе партизанском Ни диссертаций, ни статей. Он проще азбуки-морзянки, А в чем-то, видимо, сложней. Пастушьей дудки звук певучий, Рулады птичьи, волчий вой, Зарубки на стволах и сучьях Включил он в код секретный свой. Телеграфист лесной, бывало, Все расшифровывал на слух — Зачем кукушка куковала, Что передал трубач-пастух? Дозорный, разрешив задачу, Легко перелагал в слова — О чем над речкой чибис плачет, Кого зовет в ночи сова? Приказы, данные разведки, Согласно азбуке штабной, Писались ножиком на ветке, Лопатой на тропе любой. В землянках уточняли планы, Бой как по нотам разыграв, Не зря любили партизаны Свой безотказный телеграф.