Советско-финский плен (1939-1944).По обе стороны колючей проволоки
Шрифт:
Большое внимание сотрудники органов УПВ НКВД СССР уделяли первичному допросу, в ходе которого задавались вопросы из разных областей жизнедеятельности человека. Таким образом, происходил первоначальный сбор статистической информации о пленных. Ответы затем заносились в карточку учета. В ней, помимо фиксации традиционных данных: имя, отчество, фамилия, год и место рождения, последнее место жительства, национальность, воинское звание военнопленного, — записывались более широкие сведения. А именно: о социальном происхождении (сословие военнопленного), подданство, профессия и специальность, и стаж работы, принадлежность к политической партии, общее
Кроме того, существовало и дополнение к указанной учетной карточке, в которой фиксировались сведения для служб, занимавшихся вопросами государственной безопасности: 1) последняя должность военнопленного В финской армии; 2) какими языками владеет военнопленный; 3) проживал ли он в Советском Союзе (где, с какого и по какое время и чем занимался), 4) кто из родственников и знакомых проживает в СССР, их имена, фамилии, отчества, возраст, места работы и род занятий, местожительство, 5) был ли военнопленный за границей (где, с какого и по какое время и чем занимался).
Следовательно, перечень собиравшихся соответствующими советскими органами сведений о военнопленном выходил за рамки, предусмотренные Женевской конвенцией при организации их учета. Но не это главное — некоторые полученные сведения собирались не с целью улучшения организации решения проблемы плена и ускоренного возвращения военнопленных на родину, а ради внутренних государственных интересов СССР и могли быть использованы во вред военнопленному, его родным и знакомым. Ведь вполне очевидно, что, сообщив сведения о родственниках в СССР, военнопленный подвергал их опасности быть обвиненными в связях с иностранцами, а следовательно, и давал повод органам НКВД «раскрыть» еще один случай шпионажа в пользу Финляндии.
Управление по делам о военнопленных настоятельно требовало от руководства лагерей, в том числе и Грязовецкого, самого внимательного и аккуратного заполнения опросных листов (карточек учета пленных). Заместитель начальника Управления лейтенант госбезопасности Хохлов и начальник 2-го отдела Управления лейтенант госбезопасности Маклаковский строго укоряли начальника Грязовецкого лагеря Филиппова в циркуляре от 10 февраля 1940 года за формальный, небдительный подход к этому делу:
«В заполненных Вами опросных листах (графа принадлежность к политпартиям) в тех случаях, когда военнопленные указывают о принадлежности к антисоветским политпартиям, зачастую записано, что работы в партии не вел.
Данные о том, что военнопленные, состоящие в партиях, не вели работы, — явно не соответствуют действительности…
В тех случаях, когда военнопленные сообщают о своей работе в партиях, — эти сведения обязательно должны быть записаны в специальном приложении к опросному листу.
Если же военнопленные отказываются сообщать данные о своей работе в партиях или заявляют, что никакой работы не вели, — ограничиться записью в опросном листе — в какой партии состоял, с какого и по какое время, указывая также наименование населенного пункта» [84] .
84
РГВА,
УПВ НКВД СССР настойчиво требовало от начальников приемных пунктов точно регистрировать сведения о военнопленном в специальной книге. При этом оно разъясняло:
«Особое внимание должно быть обращено на то, чтобы фамилия, имя, отчество заполнялись правильно. Если военнопленный носит несколько фамилий — все они заполняются в книге регистрации. Звание и чин записываются полностью, например, капитан артиллерии, командир такой-то части, рядовой пехоты [85] .
85
Там же, л. 23.
Для лучшей организации учета пленных и управления ими предписывалось всех военнопленных разбивать на сотни и из их числа назначать старших сотен.
Перед процедурой регистрации, до первичного допроса, доставленного на приемный пункт тщательно обыскивали. По списку, утвержденному УПВ, у финских военнопленных изымались: все виды оружия, бинокли, фотоаппараты, игральные карты, финские ножи, спиртные напитки, военные карты (планы местности), литература, служебные документы, электрические фонарики, свистки, компасы, противогазы, военное снаряжение (сверх одного комплекта), лекарства (в порошках и жидкостях), крупные суммы денег (свыше 1000 рублей).
Одновременно финским военнопленным оставляли: обмундирование, постельные принадлежности, котелки и другую посуду, белье, деньги, табак (папиросы), спички (зажигалки), часы, кольца, портсигары, личные письма и фотокарточки (за исключением военных фотографий), предметы религиозного культа, ордена и значки, предметы туалета, очки, канцелярские принадлежности. Впрочем, насколько точно соблюдался этот пункт, судить достаточно сложно. Например, при обмене военнопленными в 1940 году финские власти заявили, что у финских пленных на территории СССР было отобрано личное имущество — часы, золотые кольца, перья и т. п.; на сумму 160 209 финских марок Однако достаточно сложно сказать, на каком этапе пленения — в момент захвата или при сдаче военнопленного на приемный пункт — пропали эти вещи. Судя по воспоминаниям финских пленных, случаи мародерства среди красноармейцев не были редкостью.
В случае обнаружения при обыске военнопленного предметов и вещей, не включенных ни в один список, вопрос об их изъятии или оставлении у пленного решал начальник приемного пункта.
При конфискации запрещенных вещей военнопленному выдавалась квитанция. На все изъятые вещи составлялся акт в трех экземплярах. Первый экземпляр и изъятые ценности и вещи направлялись в трофейную комиссию районного военного комиссариата (по месту расположения приемного пункта для военнопленных), второй — в УПВИ НКВД СССР, а третий оставался на пункте.
Все это свидетельствует о том, что в СССР были разработаны документы, строго соответствовавшие Женевской конвенции. Однако de facto отдельные советские военнослужащие не полностью выполняли предписания государства строго соблюдать те обязательства, которые оно взяло на себя перед мировым сообществом.
При этом прием пленных от частей РККА и РККФ производился в любое время дня и ночи по спискам, заверенным командованием частей, начальником приемного пункта или его заместителем лично. Раненые и больные военнопленные отправлялись в военные госпитали. Кроме того, запрещался прием беженцев на пунктах для военнопленных.