Советы по домоводству для наемного убийцы
Шрифт:
— Это опасно для нас.
— Ага… — мычу я через мокрое полотенечко.
— Я позвонил своему другу Торчеру.
— Ага?
— Возможно, он тоже сумеет вам помочь.
Пауза.
— Вам нужна наша помощь? Вы хотите, чтобы мы вам помогли?
— Ага, — киваю, гримасничая от боли.
— Мы можем вам помочь, но только с одним условием.
— Ага, ага?
— Вы должны обратиться в веру Христову и стать членом церкви живого Бога.
Том кивает.
Глава 20. Торчер-терапия
Если сон — это радиотрансляция с небес, то в моем приемнике сплошные помехи. Не могу уснуть. Слишком много всего в моей
Я лежу на спине неподвижно — то ли мумия, то ли незабвенный Федоров в гробу. Любое движение отзывается болью. Когда ко мне в очередной раз заглядывает Гудмундур, я прошу у него афпеин.
— Вас не устраивает перина?
— Афпеин. Икайство. Боеутояющее.
— А, понял. Но у нас аспирина нет. Господь — вот наше болеутоляющее средство.
И снова эта глуповатая улыбочка. Я в стране амишей [50] .
Они не осмелились притронуться к моим джинсам, поэтому я в них лежу. Мой сотовый по-прежнему в правом кармане, и время от времени я слышу, как мне названивает Ган. Эти вибрации действуют возбуждающе на другую игрушку, находящуюся по соседству, но я слишком слаб, чтобы вытащить телефон, да и отвечать мне не с руки. Не хочу, чтобы она застала меня в таком виде.
50
Секта американских меннонитов, основанная швейцарцем Якобом Амманом.
Среди дня неожиданно прибывает Торчер. Он входит в мою белую палату, как доктор, с маленьким кейсом. Черные волосы зачесаны назад, на переносице очки а-ля Джон Леннон. Глядя мне прямо в глаза, он начинает вещать громовым голосом. Если бы Господь Бог и дьявол встретились в теледебатах, я бы рекомендовал Небесному Отцу взять именно такой тон.
— Ты грешник из грешников и сам это знаешь. Ты убил посланца Святого Писания, благословенного провозвестника живого слова. Ты совершил самый страшный из грехов. Ты со мной согласен? Ты сознаешься в своем преступлении и в совершенном грехе?
Мумия кивает.
— Я хочу, чтобы твой сатанинский язык произнес слова покаяния.
— Да, пизнаю. Я гьешник, — слабым голосом произносит человек-слон опухшими резиновыми губами.
— И убийца.
— Да. Упийца.
— Это ты, Бог свидетель, убил отца Френдли, нашего возлюбленного брата и спасителя миллионов?
— Да. Я упил отца Фьендли. Это… нехоошо.
— НЕ ХОРОШО? Да уж. Ты был недостоин находиться с ним в одной комнате. Мои друзья, Гудмундур и Сигридур, очень многим рискуют, пытаясь спасти твою заблудшую душу. И я тоже. Мы все рискуем. Ты должен это понимать. Они рискуют своей работой, своей репутацией, своей телестудией, своим домом, своим котом — всем, что у них есть.
Святое семейство стоит за его спиной — глаза выпучены, губы выпячены.
— Но спасение даже одной души для царствия небесного…
Они молятся за мою заблудшую душу. Чтобы вернуть ее, я должен семь дней и семь ночей пролежать пластом и все это время поститься. Мне будет позволен лишь один стакан святой воды в день. „Твое тело должно отказаться от своих притязаний, только тогда к тебе вернется твоя душа“, — заверяет меня Торчер, зашивая рваную рану на лбу вязальной иглой и суровой ниткой. Я вспоминаю, как отец зашивал мне небольшую рану на ноге в первую ночь войны, уложив меня на заднем сиденье старого школьного автобуса. Та же молчаливая свирепая сосредоточенность на широком бородатом лице. Гудмундур помогает Сикридер, чтобы кровь не залила их храмово-белоснежное постельное белье.
— Ибо ты открыл свои раны, дабы кровь Спасителя пролилась с небес в твою плоть… — бормочет Торчер, завязывая торчащий конец суровой нитки узелком.
Я не имел бы ничего против поста, если бы до меня не доносились запахи с кухни. История про женские духи и эрекцию повторяется. Я отпиваю воду маленькими глотками, растягивая удовольствие на весь день. Торчер — тиран. В моем желудке не осталось ничего, кроме осколка зуба, ноющего по поводу моей вины.
Одним словом, Торчер-терапия дает необходимый эффект. У меня достаточно времени, чтобы заглянуть в каждое отверстие, оставленное в теле моих жертв. Мысленно я заглянул им в глотку, в мозги, в прямую кишку и, преисполненный раскаяния, заставил пули проделать обратный путь, чтобы они продырявили мою собственную башку, сделали из нее решето. И вот теперь из нее с шипением выходят мои смертные грехи, смешанные с кровью и всяким дерьмом.
Неделя самоочищения.
На седьмой день в родительском доме появляется Ган. Признаки налицо. Тихий Грот наполнился непривычными звуками. Ожесточенный спор сменяется резкими выкриками — если не ошибаюсь, по телефону. Поколенческий кризис, однако. Без серьезного повода она бы не пришла. Может, этот повод — я? И вот я слышу, как после долгих препирательств между матерью и дочерью они поднимаются по лестнице, как две лесные нимфы из моего сна, запущенного нажатием кнопки на пульте дистанционного управления.
Очень медленно Сикридер открывает дверь в мою комнату и впускает красотку с покрасневшими глазами. По привычке я втягиваю живот, хотя там уже втягивать-то нечего. В моем желудке неделю не было маковой росинки, к тому же через пуховое одеяло все равно ничего не разглядишь. Ганхолдер подходит к моей кровати осторожными шажками. Она явно не ожидала увидеть перед собой мумию. Мои изголодавшиеся глаза, неделю не видевшие ничего съедобного, пожирают ее с жадностью. Я бы с удовольствием проглотил ее целиком. Ее мать стоит в дверях с каменным лицом, дающим понять, как она ко мне настроена: я, молодой человек, не устанавливала здесь часы посещения. Кажется, впрочем, она решила использовать меня, чтобы попробовать восстановить отношения с дочерью. Посвятив Ган в страшную тайну — вот, мы приютили и выхаживаем серийного убийцу, которого разыскивает половина земного шара, — она, пожалуй, лишь набила мне цену. Кто бы возражал. Я в роли Спасителя. Ну и ну. Терапия действует быстрее, чем можно было ожидать.