Совиный сказ

Завадская Анна Владимировна

Осознание накрыло Олана волной холодного страха. Фаррел же должен был захватить тело одного из усыновлённых боярских сынов! И у него без проблем получилось войти в его пространство духа. А Олан забрал тело "переутомившегося" подчинённого и следил, чтобы накопитель маны на теле Фаррела не опустел. В общем-то, Олан этим и занимался. Долго. В какой-то момент отток маны прекратился и Олан вздохнул с облегчением. Потом наступила ночь и…

Получается, он заснул? Это сон? Или что? Что происходит? И словно в ответ на эти его мысли в коридоре противно скрипнули петли толстой деревянной двери. Олан принялся вглядываться в тень, которая упала на пол коридора после того, как некто практически бесшумно вошёл в открывшуюся, судя по звуку, дверь. Силуэт — мужской, одеяние длинное, на поясе перехваченное поясом. И всё. Кто же это? Явно не мастер Дей.

— Ну как, осмотрелся, бритт? — остановившись напротив решётки, спросил Олана мужчина средних лет.

Нет, не просто мужчина. Черный кафтан до пят, пояс из витой верёвки и уникальная складная шапка, скуфья. Такую одежду не носил никто, кроме монахов церкви Творца Всемогущего. Аккуратная борода, длинные волосы темно-русого цвета и серые глаза говорили о том, что он — из северных русичей, тех, кто основал Великое княжество и поклоняется Роду филинов. Южные русичи всё же успели перемешаться со многими племенами, так что были темнее и нетерпеливее. Ну, соколы всегда были шустрее филинов. Хотя… Люди ночью обычно спят, может, потому и бытует такое мнение о ночных и дневных пернатых охотниках в Соединённом королевстве?

В любом случае, появление в пространстве духа Олана иеромонаха говорило о том, что захват тела того ребёнка Фаррелом провалился. Видимо, набожные родители вместе с врачом позвали и священника, чтобы тот помолился о здравии отрока. А тот обнаружил Фаррела. И поэтому так долго длился отток маны! Потому что Фаррел сражался со священником! А потом уже священники пришли к ним на гостиный двор и захватили Олана. Возможно, что и сон был наведенным, а не естественным!

— Другого, более впечатляющего, антуража для разговора придумать не смог? — хмыкнул Олан, начиная пристальнее рассматривать священника.

И начиная понимать, что назвать его тюремщика простым монахом-священником, то есть иеромонахом, будет неправильно. Слишком уж фигура его похожа на богатырскую. Мощные плечи и хорошо развитый торс не мог скрыть даже довольно просторный покрой рясы-кафтана. Бывший боярский сын? Или даже боярин? Мещане так не выглядят даже после десятилетий тренировок. Тут сила Рода должна была поработать, не меньше. Но почему тогда он стал монахом? Бояре обычно проживают свою жизнь в миру и лишь на закате дней, когда уже не могут держать в руках оружие принимают постриг и уходят доживать в монастыри. Почему этот стал монахом в расцвете сил? Почему не находится на поле боя?

— А зачем? — пожал плечами священник. — К тому же, это ведь излюбленный антураж ваших магов духов, да, прислужник? Вы так любите подземелья, решётки и прочие способы запугивания детей, так? Только с ними и можете воевать.

Намёк на попытку захвата паренька Фаррелом? Что же, он имеет право так говорить. Но как бы… На войне все средства хороши. А благородные погибают первыми, не успев принести пользу стране и королю. Как бы так извернуться, чтобы этот северный варвар освободил его из оков?

— А ты что, только с учениками магов духа в чужом пространстве духа и способен справляться? — попытался спровоцировать священника Олан.

— То есть тот неудачник был всего лишь учеником? — слегка удивлённо уточнил иеромонах. — Теперь понятно, почему его отрок назвал "нахлебником"*, а не магом духа. И почему справился с ним самостоятельно за несколько часов.

— Ты хочешь сказать, что… — поражённо спросил Олан, да и замолчал, не высказав своей догадки. И тут же возмутился, продолжив: — Да не верю! Ни один ребёнок не смог бы взрастить в себе подобную силу духа!

— Да? Прям таки не один? — зло улыбнувшись, спросил священник. — Знаешь, что вас, бриттов, погубит? Себялюбие. То, что погубило и роман. Вы ведь не победили их, а поглотили. А потом и стали единым целым с теми, кто делил людей на низших и высших. "Ни один не сможет!" Ан нет, смог. И не один.

Священник прошёл сквозь ставшую на мгновение призрачной решётку и приблизился к сидящему на полу Олану. А тот, видя, как глаза пленителя наливаются неестественным серо-голубым светом, оцепенел.

— Не смутило, что я воссоздал ваш банальный сюжет с подземной темницей в таких деталях? Нет? Как думаешь, почему? Ну? Догадайся. Давай, шевели извилинами, Петрушка из ярмарочного театра. Давай, думай. А, вижу, нет смысла, — разочарованно протянул иеромонах.

Подошёл к стене, дотронулся до шершавой поверхности грубо обработанного камня, и лишь потом, развернувшись к пленнику, продолжил:

— Я провёл в этой темнице три месяца. Бил руками стены, пытался почувствовать и пробудить родовой дар, несколько раз впадал в уныние и тоску. Плакал, злился, смеялся, грустил. И молился. Молился. И снова молился. По заветам святых отцов вслушивался в слова заученных молитв, закалял разум в размышлениях, укреплял дух в выводах. Детали, частности, слова и поступки, я тысячу раз вспоминал всё произошедшее и искал то, что поможет мне. И нашёл. Но тебе я об этом, конечно, не расскажу. Ты ведь даже не нахлебник. Ты всего лишь прихлебатель, — с улыбкой во весь рот закончил свой монолог иеромонах и растворился, словно его никогда тут и не было.

*Паразит — от др. — греч. ?????????, т. е «нахлебник»

Глава 10. Субботний вечер

— Мда, — сказал доктор, выйдя из комнаты Тихона.

— Что-то не так, Савелий Петрович? — спросила Василиса Никитишна, встав из-за напольных пялец, стоявших у окна.

— Ну, как сказать, — задумчиво сказал доктор, пригладив аккуратную бородку. — А, нет, не переживайте, со здоровьем отрока всё в порядке. Просто… Обычно восстановление после подобных травм занимает больше времени. А Тихон… Уже здоров. Он не пытался нарушать постельный режим? Не вставал тайком?

— Ну, может, и вставал, но этого никто не видел. Попросил дворника столик ему сделать, для чтения и письма. И всё.

И да, Василиса Никитишна прекрасно помнила, как тяжело бывает удержать в постели ребёнка. Сама из таких. Чуть получше станет — и сразу за пяльцы, скорее вышивать. И неважно, что глаза слезятся, а из носа течёт. Быстрее закончить, поскорее доделать. Одноклассницы же не болели, они успели новые стежки пройти, новые узоры. Опять же, песнопения, каллиграфия, счёт. Вот гимнастику Василиса не любила. Как и всё, связанное с боем. Разве что стрельбу из арбалета кое-как освоила. И то, сама удивлялась подобному. Ну, не лежала её душа к подобному, не нравилось. Вот вышивка, домохозяйство, первая помощь и прочее — очень даже нравились.