Совратители, или Разоблаченный иезуит

Старый Ларун.

Молодой Ларун.

Мартэн.

Священник.

Журден.

Изабелла.

Беатриса.

Монах.

Слуги.

Место действия – Тулон.

Дом Журдена.

Изабелла, Беатриса.

Изабелла. В монастырь?! Ха-ха-ха! Пожертвовать молодостью, красотой!… Ты ведь ничего еще в жизни не видела. Что-то не верится!

Беатриса. Перед богом всякая жертва мала, дорогая Изабелла.

Изабелла. Вздор! Велика богу забота до хорошенькой мордашки – ему помыслы людские важны. Для него и старушка сойдет!

Беатриса. Придет пора – ты еще образумишься и тоже потеряешь интерес к земному.

Изабелла. Не раньше, чем для меня исчезнут земные радости, ну а тогда – не знаю. Готова даже пообещать, что, когда состарюсь и подурнею, составлю тебе компанию. Но свет не опостылет мне, пока я сама ему не опостылю.

Беатриса. Что может прельщать в этом мире разумную женщину?

Изабелла. О, мало ли что? Выезды, карты, музыка, театры, балы, комплименты, визиты, а больше всего – статный кавалер. В толк не возьму, что делать в монастыре женщине, если только она не совсем бесчувственная. Предаваться ночным бдениям, молиться, работать или, может, сожалеть, что рядом с тобой этот протухший монах, а не другой кто? Там ведь всякий мужчина, вместо того чтобы вводить тебя в грех, попрекает тебя за грехи. Завидная судьба, нечего сказать!

Беатриса. Такие мысли до добра не доведут: ты скоро, дитя мое, возненавидишь всех на свете! От сильных страстей исцелишься только постом и молитвой.

Изабелла. По совести сказать, я проживу и без них! А вот когда перед тобой ежечасно скопище грязных монахов – попробуй тут не возненавидеть человечество.

Старый Ларун, Изабелла, Беатриса.

Старый Ларун. Доброе утро, моя трясогузочка, кузнечик мой, бабочка! До чего же вы миленькая, плутовочка, аппетитненькая такая резвушечка!… Пожалеешь, что тебе не двадцать пять! За сердце берет, как на вас взглянешь. А где же этот мальчишка? Еще не приходил! Не спел тебе серенаду? Сущее безобразие! Я его матушке перед свадьбой целый месяц спать не давал.

Изабелла. Подумать только!

Старый Ларун. Да, сударыня моя, и еще месяц после. Куда теперешней молодежи до нас – так себе, мозгляки какие-то! Негодник! Да мне в его годы ничего не стоило одним прыжком перемахнуть через собор Парижской богоматери!

Беатриса. Уж не хотите ли вы сказать, что у ваших щеголей были крылья за спиной?

Старый Ларун. Ну, без крыльев, милая, мы обходились: ноги у нас были, как у слонов, а сами-то сильные, что твой Самсон [1] , а уж быстрые!… Я вот загнал как-то раз на охоте оленя да и съел его в один присест. Постойте, а где же мой сосед, мой друг, старина Журден?

Изабелла. Молится, наверное. В эти часы он всегда молится.

Старый Ларун. В эти часы?! Скажите уж – круглые сутки! Готов побожиться, что все священники Тулона, вместе взятые, не молятся столько, сколько он. Впрочем, надо отдать ему должное: он грешил, пока мог. Ну а как больше не стало сил, принялся каяться. Старого грешника всегда в церковь тянет.

Беатриса. По-моему, и вам пора о том же подумать, сударь!

Старый Ларун, Что ж, сударыня, годиков этак через тридцать-сорок – пожалуй. Я еще, черт возьми, в самом соку! Кабы не этот дерзкий мальчишка, у которого хватает совести величать меня папашей, я б еще походил в щеголях! Хоть я и не так молод годами, зато телосложением никому не уступлю. Вот увидите – у меня еще сын и правнук в один день родятся.

Изабелла. Не обижайтесь на эту молодую особу, господин Ларун, она ведь, несмотря на столь юный возраст, собирается удалиться от мира…

Старый Ларун. Удалиться от мира?! Не иначе как с молодым человеком!

Изабелла. Да нет – в монастырь.

Старый Ларун. В монастырь?! Коли вы, сударыня, решили отдать богу душу, не лучше ли провести последний год с мужем, чем с монахами? Не позволяйте поповской шайке забивать вам голову всяким вздором. Поверьте мне на слово – а я человек честный, – настоящее наслаждение вы изведаете только в объятиях какого-нибудь складного молодца, остальное гроша ломаного не стоит! В свое время я сжег полдюжины монастырей и выпустил на волю несколько сотен молодых девиц. Ни об одном из подвигов своей юности не вспоминаю я с таким удовольствием.

Беатриса. Какое злодейство! Какое неслыханное злодейство!

Изабелла. И впрямь, мы до сей поры про это не слыхивали!

Старый Ларун. Девять из них стали графинями, три – герцогинями, одна даже королевой, и все они обязаны своим возвышением только мне.

Старый Ларун, молодой Ларун, Изабелла, Беатриса.

Старый Ларун. Хорош кавалер!… Чтоб отец раньше него приходил к его возлюбленной! Черт возьми, ты, наверно, не мой сын! Где вы были, сударь? Что делали?

Молодой Ларун. Молился.

Старый Ларун. Молился?! Теперь я в точности знаю, что ты не мой сын. Вот перед кем ты должен произносить обеты, черт возьми! Вот где твой алтарь! Да в тебе ни капли моей крови, черт тебя подери! Чего доброго, тебя породил какой-нибудь заезжий английский купец, с того ты и остался молокососом.

Молодой Ларун. Хотя этот старый господин не находит мне извинения, вы, сударыня, надеюсь, меня простите.

Старый Ларун. Старый? Вот это здорово, черт возьми! Я тебе покажу, какой я старый! Сегодня же женюсь! Ты еще станешь братом, прежде чем отцом. Я тебе покажу, каково производить в старики того, кто произвел тебя на свет! Не разговаривайте больше с этой неблагодарной скотиной, сударыня.

Молодой Ларун. Тогда у меня не останется перед вами никаких обязательств. Счастье любить эту особу – единственное, что заставляет меня быть вам признательным за свое рождение.

Старый Ларун. Что вы сказали, сударь? Повторите еще!

Молодой Ларун. Я только отблагодарил вас, сударь, за то, что вы посоветовали этой даме лишить меня самого дорогого на свете.

Старый Ларун. Ладно, хватит об этом! Я опять начинаю верить, что он мой сын. Точно такие же речи слышала от меня половина женщин Парижа.