Современная датская новелла
Шрифт:
— Почему же вы его не бросите?
— А что станет с детьми?
— Детей отдадут вам, если вы обратитесь в полицию…
— А… а… в полицию, — произнесла она так, словно это было уже совсем другое дело. — А что станет с ним?
— С ним? — Вот черт, неужели она совсем рехнулась? Испытывать сострадание к такому типу. Кто знает, может, она и в самом деле слегка тронутая?
— Нет, — сказала она, — этого я не могу.
И продолжала:
— Вам меня, конечно, не понять… И глупо, что я вам говорю об этом… Вообще-то я не имею обыкновения откровенничать.
Голос ее зазвучал еще мрачнее; черт побери, он звучал так, словно все, что она говорила, было истинной правдой.
— Но мне все-таки непонятно, почему вы его не бросите?
— Да, — сказала она, нисколько не удивившись и опять соглашаясь с ним, — конечно, вам это непонятно… Да и почему это должно быть понятно? Если бы люди понимали такие вещи…
Его раздражало, что она принимает его за молокососа, она вообще начала раздражать его и надоела ему своими жалобами.
— Разумеется, это любовь, — сказал он ей, — великая любовь.
Она ответила:
— Да, конечно.
Они вышли на перекресток.
Черт побери, не мешало бы уже как-нибудь отделаться от нее.
— Вы, наверно, живете недалеко? — спросила она.
Интересно, что кроется за этим вопросом?
— Нет, черт побери, я живу в центре.
— Что же вы делали в этих краях так поздно?
Вот черт, ну и вопросик!
В то же мгновение он увидел такси. Свободно?
Он окликнул шофера.
Такси затормозило и остановилось немного впереди.
Надо ей дать что-нибудь или нет? Но ведь она все равно отдаст деньги мужу, чтобы он пропил их и…
— Ну что ж, пока.
Он заспешил к такси.
Шофер с удивлением взглянул на него — наверно, думал, что она тоже поедет.
— Нет, нет. — Он покачал головой и сел в машину. — Произошла ошибка.
Он с удовольствием развалился на сиденье и закурил сигарету.
Ну и вечерок!
Боже милостивый!
Жить с мужем, который тебя бьет и выгоняет ночью на улицу каждый раз, как напьется… И называть это любовью!
Вот черт, да от этих слов уши вянут!
А может, это все бабьи сказки, может, она надеялась выколотить из него десятку?
Нет, черт побери, в ней было что-то искреннее, что-то…
Бр-р!
Ну и вечерок!
Сначала этот болван поэт, решивший, что он жаждет издать его дерьмо, и жена поэта, которая и того чище — говорит о своем муже, словно он какое-то чудо!
А потом эта с ее болтовней о горе и любви…
Он пожалел, что не сел рядом с шофером.
После такого вечера ему было просто необходимо поговорить с разумным человеком, чтобы хоть немного поднять настроение.
Карл Эрик Сойя
Мировая слава
Перевод А. Сергеева
Нас
Сосед мой был самый обыкновенный человек, если судить по виду. Среднего роста, средней полноты, среднего ума, средних лет. Он был немного похож на меня самого, и я решил, что, как индивид, он совсем не интересен. Но мне пришлось изменить свое мнение, когда он неожиданно сообщил:
— Наконец-то я понял, как прославиться на весь мир.
Я остолбенел. И не потому, что он заговорил со мной, не представившись — я ведь не швед, — и не потому, что передо мной, кажется, был сумасшедший, — ведь и среди моих знакомых есть такие. Нет, я остолбенел, потому что… Впрочем, лучше мне помолчать. Слишком много у меня недругов, не стоит мне раскрывать тайны своей души. Я немного успокоился и сказал:
— Забавно. И как же вы собираетесь это сделать?
— Дело в том, что я готовлю цирковой номер, — ответил он, — а, как известно, великие цирковые номера всегда завоевывали мировую славу.
Я кивнул.
— Вы правы. Грок, братья Ривельс, Баггесен…
Мой спутник продолжал.
— Я готовлю феноменальный номер, — сказал он. — Вот сейчас я сидел и думал. Теперь мне ясно все в деталях, и если вам интересно…
— Еще бы.
— Но вы, конечно, не злоупотребите моим доверием?..
— Ну, что вы! Фокусов я не краду.
— Так слушайте… Сначала выходят два помощника с реквизитом. Они в ливреях. Я много думал, в каких ливреях: в красных или зеленых, но все же склоняюсь к тому, что они должны быть в зеленых. Красный цвет — это слишком избито. Так вот, темно-зеленые ливреи с золотыми галунами.
— Очень эффектно, — вставил я. Мне хотелось показать, что я внимательно слушаю его.
— Реквизит, — продолжал он деловито, — состоит из стола, аквариума, десятка золотых рыбок и десятка головастиков. Золотые рыбки и головастики — в аквариуме из пластмассы, чтобы он не разбился. Придется, наверное, заказать в Америке.
Служители вносят стол, аквариум стоит на столе, а рыбки и головастики резвятся в аквариуме.
Установив стол в центре манежа, помощники уходят.
— Не помню, сказал ли я, что в аквариуме должна быть также и вода, но вы, наверное, и сами догадались.
Я кивнул. Конечно, догадался.
— Потом выхожу я.
Правда, мне еще не совсем ясно, в чем я буду, во фраке или в обычном костюме. Все же думаю, что остановлюсь на костюме. Да, костюм чуть поновей, чем этот. — Он взглянул на измятые жилетку и брюки. — Но ничего особенно дорогого или слишком нарядного. Представляете, как это ошеломит — слава, богатство и такая скромность в одежде.
На остановке мой сосед смолк: видимо, он боялся, что кондуктор проникнет в его великий замысел.