Современная датская новелла
Шрифт:
Бенни Андерсен
Своеобразие
Перевод Т. Величко
Меня ужасно мучает, что я похож на других людей. Я, правда, не утверждаю, что похож на всех других людей, есть немало людей, которые выглядят совершенно иначе, на них я не похож, но есть и такие, причем это основная масса, которые более или менее похожи друг на друга. На них я похож. Более или менее. Это меня мучает.
Наружность мою можно описать двумя способами: друзья говорят, что я на вид довольно обыкновенный,
Я не стыжусь, что похож на других людей, вовсе нет. Это было бы недемократично. А просто меня это мучает. Вот недавно был я в одной компании, где было множество людей, которых я не знал и они меня тоже не знали. И тем не менее один из гостей, когда нас познакомили, вдруг заявляет:
— Сдается мне, я уже где-то видел ваше лицо.
Я с готовностью сдаюсь:
— Вполне возможно, пару лет назад я служил официантом на перевозе через Большой Бельт.
Но тут выясняется, что означенный господин много лет провел безвыездно на острове Эрё, пока несколько дней назад не переселился на жительство в наш город. Мне оставалось лишь выразить сожаление по поводу того, что ноги моей никогда не было на этом острове.
— А может, у вас родственники на Эрё, скажем, брат, родной или же двоюродный?
— Родной брат у меня действительно есть, но только он живет на Борнхольме, и к тому же нисколько на меня не похож!
— Тогда, выходит, у вас есть двойник, во всяком случае, я уже видел вас когда-то.
Самое мучительное во всем этом деле, что тебя вечно путают с другими, а других путают с тобой. Это же обычное явление, что на улице меня окликают начисто незнакомые мне люди: «Здорово, Сёрен!» или «Даниэльсен, спасибо вам большое, передайте привет вашей тетушке!» — и я не знаю, что делать: отвечать на их приветствия или нет. А с другой стороны, такое же обычное явление, что мои знакомые с кислой миной отпускают в мой адрес замечаньица вроде:
— Ты что же, совсем перестал узнавать, на улице так даже и не здороваешься.
— Извини меня, пожалуйста, — мямлю я, краснея. — Разве мы с тобой виделись? Значит, я просто не обратил внимания. Когда же это?
— Вчера вечером, в центре, — слышу я в ответ, или: — В прошлое воскресенье, возле Зоосада.
И сколько я ни распинаюсь, что, мол, в указанный день и час я вовсю малярил у себя на кухне или копался в саду, это неизменно воспринимается как беспомощная отговорка.
Речь тут идет не об одном каком-нибудь двойнике, а о сотнях, даже тысячах. Тысячи людей имеют самую обыкновенную внешность и, насколько я могу судить, чувствуют себя преотлично. Ну, бывает, конечно, кое-кто сходит в кино, а на обратном пути размечтается о славе, позавидует звездам, но потом вернется домой, попьет чайку со своей половиной, да и подумает: нет уж, вся эта маята с известностью, толпы журналистов, записки поклонников, засекреченный номер телефона, развод, газетные сплетни, испорченные нервы, — ну его, себе дороже, то ли дело вот так, отдыхаешь, никто на тебя глаза не пялит — куда приятней и для здоровья полезней.
Я и сам держусь того же взгляда, а все-таки нет-нет да и пристану к своей жене, а что, дескать, не предпочла бы она иметь мужа с чуточку более броскими чертами лица, вообще с более своеобразной внешностью. А она в ответ выпаливает этак напористо, чтобы я не усомнился в ее искренности:
— Да ты что, конечно, нет! Я тебя вот именно такого и люблю, у тебя как раз такая наружность, перед которой я совершенно не могу устоять.
На мгновение это очень меня успокаивает, но уже в следующую секунду — мороз по коже: уж не означают ли ее слова, что она и на двойников моих, коим несть числа, с тем же благорасположением поглядывает, что на мне она по чистой случайности остановилась, а не подвернись я ей вовремя, может, ничего бы и не было. А ну как возьмет да и влюбится в одного из моих многочисленных потенциальных соперников, чем черт не шутит! Я стал серьезно опасаться за наше счастье и, как мы куда пойдем, начал за ней присматривать. Чуть увижу, что она с ординарным типом беседует,
Однако я понимал, что мне самое время приняться за дело активно. Я стал рассуждать практически. Речь шла не о том, чтобы радикально изменить свою внешность, что, во-первых, невозможно, если только не раскормить себя до безобразия, или не довести до полного истощения, или же не поуродовать себе физиономию, приняв участие в автомобильной катастрофе, а во-вторых, и нежелательно, раз уж моя жена отдает предпочтение моей заурядной внешности. Речь могла идти самое большее о какой-нибудь мелкой деформации, об отдельной своеобразной черточке, не настолько бросающейся в глаза, чтобы она меня из-за этого разлюбила, но все же достаточно заметной, чтобы ей легче было отличить меня среди массы других. Чего бы я только не дал за безобидный пупырышек на лбу, кривой зуб или хоть одно оттопыренное ухо!
А надо сказать, что я в некотором роде увлекаюсь спортом, хотя сам, в общем-то, не спортсмен. И от моего внимания не могло ускользнуть, что в результате тренировок у боксеров и борцов утолщаются мышцы туловища и рук, у велосипедистов — мышцы ног и так далее. А раз тренировками можно воздействовать на свое тело, то, вероятно, с таким же успехом поддается тренировке лицо, почему бы и нет, в конце концов оно лишь часть общего целого, хотя именно та часть, по которой прежде всего судят о человеке. Я приступил к тренировкам лица, часами сидел перед зеркалом, разучивая разные своеобычные выражения, пока не открыл одно такое, которое явно было мне к лицу и в то же время не искажало первоначально присущего мне облика: лоб наморщен, одна бровь чуть выше другой, а уголки губ опущены таким образом, что придают мне страдальческий вид, словно злой рок подверг меня суровым испытаниям. Путем упорных тренировок мне удалось добиться того, что эта интересная мина сохранялась на моем лице все более длительное время, — я довел его почти до трех дней, но тут жена посоветовала мне взять отпуск, чтобы немножко отдохнуть, а то у меня переутомленный вид. А так как из-за смещений в натуральных ординарных чертах моего лица у меня постоянно болела голова, то я даже с некоторым облегчением отказался от этого внешнего приема в пользу иного метода, внутреннего.
Лицо — зеркало души. Иной раз встречаешь лица, которые своими чертами или же пропорциями не отличаются от большинства других, однако, несмотря на это, выделяются чем-то необычным, чем-то особым во взгляде, словно бы свечением, исходящим откуда-то изнутри, из-под наружного лица, из центра душевной энергии что ли, возникшего и развившегося, как я себе представляю, на основе глубоких переживаний, длительных размышлений, тяжких внутренних терзаний, разочарования и мудрого смирения. Я срочно переключился на этот путь, обложился книгами об иноплеменных вероучениях и стародавних мистических концепциях, до поздней ночи корпел над великими философами от Платона до Кьеркегора. На первых порах, верно, никакого терпения не было: как дойдет до меня вдруг великая мысль, такая, что почву из-под ног вышибет и все мои жизненные установки вверх дном перевернет, я стремглав бросаюсь к зеркалу, посмотреть, не наложило ли отпечатка пережитое душевное потрясение. Ну, и всякий раз возвращался к письменному столу разочарованный и упрямо принимался готовить почву для следующего душевного кризиса. Но прежде чем новый метод принес плоды, произошло событие, заставившее меня позабыть восточных философов и средневековых мистиков.
Как-то в гостях я по своему обыкновению спас жену от одного типа, в нестерпимой мере напоминавшего меня самого, и познакомил ее с известным журналистом, чьи саркастические реплики, мефистофельские брови и длинный нос внушали мне больше доверия. Немного погодя я развлекал одну даму глубокомысленными рассуждениями о восточном мистицизме, как вдруг подходит ко мне хозяин дома и шепотом говорит:
— А ты, я погляжу, храбрец, каких мало!
— Что ты хочешь этим сказать? — спрашиваю я.