Современная датская новелла
Шрифт:
За стенами палаток — темень и безмолвие. Ночь не отступает перед людской массой, как бывает в городе. Небо покрыто тучами, но ветра нет. Воздух полон звуков, вплетающихся в тишину. Иногда из какой-нибудь палатки доносится смех или песня. В походной кухне гремят посудой. А в той части палатки, которая отделена от лазарета перегородкой, рассказывают анекдоты. Все время, пока я пишу, я слышу голоса. Сначала монотонной струей течет сам анекдот, потом вдруг широко разливается смех, потом во все стороны летят брызги — голоса, перебивая друг друга, на разные
Только что заходил сосед. Жаловался, что все его знакомые как-то вдруг изменились, позавидовал мне, что я могу быть один. Он лишился обычной вялости и с трогательным увлечением расписывал, что он сделает, когда вернется домой: смастерит лодку и голубятню, а вещи, которые мы с ним чинили вместе, починит еще лучше.
Завтра выступаем в семь утра.
За сегодняшний день мы продвинулись далеко вперед. Скованность нетренированных мускулов исчезла. Лагерь находится в горах, на порядочной высоте.
Всем очень весело — погода чудесная, воздух чистый, дышится легко, настроение приподнятое. Кажется, что всю нашу прежнюю долгую жизнь в городе мы ничего другого не делали, как только ожидали этого похода; да и вообще прежняя жизнь и прежнее состояние представляется нам чем-то вроде сна или фантастической грезы. Этот поход — наш мир, а воспоминания — предыстория мира. Не заметно ни грусти, ни озабоченности — или они так глубоко скрыты? А страх остался позади, как сброшенная змеиная кожа. Какая странная война!
Генерал объявил, что враг, по-видимому, засел в долине, расположенной на расстоянии двух дневных переходов отсюда. Мы до сих пор не знаем, кто наш враг. Не понимаю, зачем так долго скрывать это. Но приставать с расспросами к начальству явно не следует. Навлечешь на себя их недовольство, а ответ все равно будет уклончивый.
По лагерю ходят всякие нелепые слухи. Сначала я считал их пошлыми шутками, но сосед рассказал мне, что они получили широкое распространение и тем самым, при всей своей абсурдности, приобрели элемент правдоподобия. По слухам, нас ожидает не неприятельское войско, а некий гораздо более ужасный враг. Какой именно, не уточняется.
Мне было очень приятно услышать, что один из армейских балагуров, портняжка, который недавно появился в городе и которого я поэтому не знаю, сочинил сатирические куплеты про нашего загадочного врага. Портняжка ходит из палатки в палатку, распевая песенку о многоногом чудище, которое подстерегает нас, сидя в расселине. Его песенка наверняка подорвет веру во всякие идиотские басни. Во всяком случае, куплеты вызывают общий смех, и все начинают изощряться в остроумии, высказывая предположения, одно другого невероятнее: например, что наш противник — Дон-Кихотово стадо овец или огромная паучиха.
Меня удивило, что полковник демонстративно покинул палатку, которую он инспектировал, когда туда вошел портняжка и запел. Право же, со стороны командования неразумно так долго держать в секрете, кто наш враг.
Я сделал обход лагеря, выясняя, не нужно ли кому-нибудь в связи с резкой переменой в образе жизни снотворное. В одной палатке из шишек и гнилушек смастерили модель портняжкиного чудища. Детский интерес ко всяким небылицам все-таки немножко раздражает меня, хотя возможно, что солдаты относятся к ним просто как к невинному развлечению.
Над лагерем — зеленоватый серп луны. Почти весь вечер слышались странные крики какой-то птицы — я так и не смог определить, какой именно. Попытаюсь заснуть. Хотелось бы мне проснуться с большей способностью верить!
В том мире, куда мы себя заточили, властвуют совсем иные законы, чем в мире, который принято называть реальным. Здесь не имеют значения ни разум, ни порядок, ни милосердие, ни даже случайности. Законы, которые движут нами, могли возникнуть разве только в воспаленном мозгу бога, страдающего бессоницей. Их последовательное развитие внушает ужас.
Вскоре после того, как разбили лагерь, все мы собрались перед небольшим помостом, с которого командование обычно провозглашает свои приказы. Внезапно появился подполковник, неверными шагами направился к помосту, спотыкаясь, поднялся по ступенькам.
Судорожным, срывающимся на крик голосом он заявил, что враг и в самом деле оказался многоногим чудищем. Он замолчал; лицо его исказилось напряженной гримасой. Он то и дело украдкой поглядывал на желтую палатку. Показались генерал и полковник. Мы еще не успели заметить пистолеты у них в руках, а подполковник уже поднял руки вверх, побледнев, как ребенок.
Полковник держал под прицелом гримасничающего мятежника, пока генерал опровергал его высказывание. Неправда, что наш враг — чудище, кто он, пока открыть нельзя, но уж во всяком случае не чудище. Сейчас генерал может сказать только, что позиции неприятеля расположены не там, где предполагалось, и что мы достигнем их не раньше чем через три дня.
Окончив речь, генерал секунду постоял неподвижно. В это время в толпе кто-то что-то пробормотал. Что-то невнятное. Потом это слово стало раздаваться то там, то здесь, громче, теперь уже внятно.
— Портняжка, портняжка, — повторяли люди на площади.
Генерал спросил, что они имеют в виду.
— Вчера портняжка говорил, что враг — чудище, а сегодня это говорит подполковник, — крикнул кто-то.
— Они помешались, — не задумываясь объявил генерал. — Портняжка арестован сегодня ночью при попытке к бегству, подполковником мы сейчас займемся.
В толпе то тут, то там возникало волнение, ропот, беспокойная возня.
— Мы должны пресечь распространение досужих вымыслов, должны добиться слепого послушания. Пропаганде, направленной против армии и ее действий, будет дан отпор.