Современная китайская проза
Шрифт:
— Ах, боюсь, она так доверчива, ее легко окрутить, а среди этих нынешних молодых людей такие есть подонки, ты не станешь отрицать…
— Не такая уж кроха, мы в ее годы…
— Да что ты сравниваешь? Мы уходили от родителей в подполье, в революцию, сами вершили свои судьбы. А Фанфан сызмала при нас, мы учим ее, подсказываем, что можно, чего не следует делать, так зачем ей от нас-то скрывать?
Некорректно поставлен вопрос, да-да, некорректно. В молодости Лу Синь был эволюционистом и лишь впоследствии принял теорию классов. Да и Маркс поначалу не всегда последовательно анализировал сущность человека и проблемы отчуждения. И как это он ухитрился порезаться — вон как далеко от руки до цементного
Однако это «разберемся, разберемся» — единственное, что оставалось им, последняя надежда.
Тут-то и предложил он Ваньчжэнь прогуляться. Словно бы намекнул — пойдем, там и разберемся, и Ваньчжэнь догадалась, спросила глазами:
— Что, поищем сто седьмой?
— Поищем, — беззвучно подтвердил он.
— К Белокаменному? — молча уточнила она. И так же молча он ответил:
— Да.
— В Бамбуковый парк? — изгибом бровей изобразила она вопрос.
Невольно улыбнувшись, он шепнул:
— Просто пройдемся, оглядимся, не станем же мы их выслеживать.
Было уже семь сорок три, когда они вышли, он запер дверь, а Ваньчжэнь беспокойно сунулась проверять, нажала на ручку, толкнула, дверь, конечно, не поддалась. На лестнице темнотища, лампочка перегорела, площадка завалена хламом — какие-то деревяшки, горшки, велосипеды, дырявые кастрюли. Не место этому, конечно, на лестнице, да ведь как удобно вытащить все на площадку, не загромождая ограниченные собственные «кв. м», так что и без того узкая лестница стала еще уже. Пока с превеликим трудом спускались они со своего шестого этажа, в небе загорелись первые звезды, одна поярче, три тусклые, и на востоке еще какие-то слабо посверкивали. А на западе закат испускал последние лучи, такие бледные, что лишь после лестничного мрака и можно было их заметить.
Рядышком прошествовали Ли Цзинсинь с женой к остановке, спрятавшейся от фонаря в тень дерева. Воскресным вечером многие возвращались к себе в пригород, стоял длинный хвост, и им удалось влезть лишь в третью машину, а задние остались поджидать следующей. Ли Цзинсинь изо всех сил старался помочь Ваньчжэнь протиснуться внутрь, а потом пробраться к выходу, прокладывал ей путь, расталкивая плечами пассажиров и расчищая для Ваньчжэнь хотя бы крошечное пространство, свободное от толчеи. А сойдя у Белокаменного моста, они остолбенели — экое столпотворение: у одного на тележке пирожки с повидлом, другой предлагает свежие журналы и вечерние газеты, третий расставил пиалы с чаем, выложил семечки (это все частная инициатива вчерашних школьников, еще не получивших государственного распределения), а еще тут торговали и простоквашей, и мороженым таким-сяким — весна-то в разгаре, а им и невдомек.
Купив билеты, они прошли в Бамбуковый парк мимо клумб, полыхавших алым и багровым. Пару лет назад люди одевались иначе, а сейчас все было удобным и модным — свитера, кофты, накидки, демисезонные пальто, брюки, и Ли Цзинсинь тут же вспомнил одного своего приятеля, такого же примерно возраста, который недавно так яростно поносил брюки клеш, словно они влияли на судьбы страны и Солнечной системы.
Умиляли юные парочки: чуть пригрело, высыпали в парк, на улицы — всюду. Зимой-то прятались по разным подветренным, а порой и не слишком хорошо защищенным от ветра местечкам. Возможно, не стоило бы им публично обниматься, да еще столь страстно, это ведь не в наших национальных традициях. Правда, не лучший это способ сохранения традиций — подсматривать за молодежью, не нашедшей для любовных объяснений более укромного места. Непристойно — не смотри, как говаривали мудрецы.
Улыбнувшись этим сценкам в воскресном парке, Ли Цзинсинь с женой переглянулись. «Вот и мы, старики, влились в ряды юных влюбленных». И улыбнулись вновь.
— А дочь? — чуть нахмурилась Ваньчжэнь. — С этим ее неизвестным и сомнительным новым приятелем?
Вдруг Ли Цзинсинь потянул жену за рукав:
— Это не Фанфан, вон там?
— Где?
— Да вон же.
— Не похоже.
— Она, она.
— Ой, и правда…
Весь этот диалог они провели, не издав ни звука: случаются ситуации, когда люди немеют и в силах общаться лишь движением глаз, мимикой, жестами.
Впереди маячили долговязая девица и здоровенный малый. В груди у Ли Цзинсиня и Ваньчжэнь что-то оборвалось, и они спрятались за ствол дерева. Ваньчжэнь не отрывала глаз от далеких неясных фигур, пока не понимая, тревожно ей или приятно, а Ли Цзинсинь, увидев дочь, сразу как-то смешался: это же просто невоспитанно, вульгарно — выслеживать. Потянул жену прочь, но та уперлась, откуда только силы взялись, впрочем, разве больной рукой ухватишь?
Но они ошиблись. Подойдя поближе, увидели — нет, не дочь. Лицо несколько больше вытянуто, губы потолще, хотя, в общем, что-то есть в фигуре, энергичной походке — Фанфан, да и только.
Ли Цзинсинь с Ваньчжэнь переглянулись, начиная догадываться, что дочь им тут не найти. И глубоко вздохнули, точно скинув груз с души.
Давненько здесь я не бывал,
А ведь девицы тут что надо…
Наглухо примолкнувший было Ли Цзинсинь вдруг замурлыкал старую песенку, из которой помнил лишь две строчки, да и те всякий раз пел на новый мотив.
Давненько здесь я не бывал, в самом деле, давненько. Сколько же? Когда появился ребенок, времени для прогулок у них уже не осталось. Значит, больше двадцати лет. Таких замечательных вечерних прогулок вдвоем по парку не было. Неспешных, именно прогулок — не вылазок в магазин за овощами к зиме или за продовольственными да промтоварными карточками. И они пошли по Бамбуковому парку, купили двухцветное мороженое, Ваньчжэнь сняла обертку, и Ли Цзинсинь выбросил обе бумажки в урну. Лизнув, она даже зажмурилась от наслаждения, как девочка, и почмокала языком:
— До чего вкусно!
— Да уж, — отозвался он и, забыв, как надо обращаться с мороженым, почему-то отхватил огромный кусище, точно деревенщина от лепешки, доцент называется, а разит таким провинциализмом, что Ваньчжэнь, не выдержав, расхохоталась.
— Над чем смеешься?
Не отвечая, она продолжала хохотать.
— Может, посидим?
Какой он все-таки чуткий! Но не так-то просто оказалось найти местечко, и в конце концов, махнув рукой, они устроились прямо на склоне холма.
Давненько здесь я не бывал, давненько не сиживал на склонах.
А потом они отправились к другому концу парка, быть может думая встретить дочь и в то же время, похоже, надеясь, что не окажется там никакой дочери и никакого шофера — не исключено, что его и вовсе-то нет. Долго шли, потом, увидев мужчину, который со смаком тянул через соломинку вишневую водичку, купили пару бутылок. Не допив, Ваньчжэнь протянула Ли Цзинсиню свою, на треть еще полную:
— Не могу больше, пей!
— Тоже не хочу, и так живот раздуло.