Современная вест-индская новелла

Коллектив авторов

Спустя два месяца после первого письма пришло второе. Во втором письме, которое прочел донье Милье тот же сосед, ибо оно, как и первое, было написано по-английски, говорилось, что Мончо Рамирес найден. Вернее, найдено то, что осталось от Мончо Рамиреса. Нам об этом стало известно по неистовым крикам доньи Мильи, которые она начала испускать, как только узнала, о чем говорится в письме. В тот вечер две комнатки доньи Мильи заполнили обитатели нашего дома. Не знаю, как мы там все поместились, ведь пришли все до единого жильцы дома, а было нас немало. Женщины уложили донью Милью в постель, хотя до вечера было еще далеко. Донья

Милья так рыдала, глядя на фотографию Мончо в военной форме на фоне американского флага и орла с пучком стрел, зажатым в когтях, что ей сделалось плохо. Мы, мужчины, один за другим выходили в патио, но в ту ночь уже не высказывалось никаких предположений. Всем было ясно: Мончо нет в живых и нечего больше гадать.

Через три месяца прибыл свинцовый ящик, который нельзя было открыть.

Однажды днем без всякого предупреждения четыре солдата военной полиции в белых перчатках, вооруженные винтовками, привезли на военном грузовике ящик. Командовал солдатами лейтенант. У него не было винтовки, но на поясе висел огромный пистолет. Лейтенант первым сошел с грузовика. Он остановился посреди улицы, уперев руки в бока и широко расставив ноги, и бросил на наш дом такой взгляд, будто собирался потребовать расплаты за нанесенное оскорбление. Затем лейтенант повернул голову и сказал солдатам, которые находились в грузовике:

— Это здесь, слезайте!

Четыре солдата спустились на землю; двое из них несли покрытый флагом США ящик, который по длине был гораздо меньше гроба. Лейтенант спросил соседей, столпившихся на тротуаре, где находится квартира вдовы Рамирес. (Вы знаете эти многолюдные деревянные дома Пуэрта-де-Тьерра: пятнадцать-двадцать дверей и почти ни на одной нет номеров, ни чего-либо другого, что указывало бы на то, кто здесь живет.) Соседи объяснили лейтенанту, что дверь доньи Мильи четвертая налево по коридору, и последовали за военными, не сводя глаз с ящика, покрытого американским флагом. Лейтенант, которому было явно не по себе от такого сопровождения, постучал в дверь рукой, затянутой в белую перчатку. Когда донья Милья отворила дверь, офицер спросил:

— Сеньора Эмилия, вдова Рамиреса?

Донья Милья ответила не сразу. Она оглядела лейтенанта и четырех солдат, затем перевела взгляд на соседей и уставилась на ящик.

— Что? — спросила она, будто не расслышав вопроса офицера.

— Сеньора, вы донья Эмилия, вдова Рамиреса?

Донья Милья вновь посмотрела на ящик, покрытый флагом. Протянула руку и спросила прерывающимся голосом.

— Что это?

Лейтенант повторил с явным нетерпением:

— Сеньора, вы…

— Что это, а? — снова спросила донья Милья дрожащим голосом, каким говорят женщины, которых постигло несчастье. — Скажите! Что это?

Лейтенант повернул голову и посмотрел на соседей. В глазах присутствующих он прочел тот же вопрос. Он повернулся к женщине, откашлялся и наконец выдавил из себя:

— Сеньора, армия Соединенных Штатов… — Он запнулся, будто внезапно забыл то, что уже столько раз произносил. — Сеньора… — вновь начал он. — Ваш сын, ефрейтор Рамон Рамирес…

Он продолжал говорить, но никто уже не слышал его слов, так как донья Милья залилась горючими слезами. Плач перешел в такие бурные рыдания, что, казалось, грудь ее не выдержит и вот-вот разорвется.

То, что произошло в следующий миг, показалось мне (я стоял среди соседей позади военных) столь нереальным, что сейчас даже трудно восстановить этот эпизод в памяти. Кто-то начал напирать сзади, и в мгновение ока все мы очутились в комнате доньи Мильи. Какая-то женщина, надрываясь, просила воды, держа за руки донью Милью, пытавшуюся исцарапать себе лицо. Лейтенант взывал к присутствующим:

— Спокойствие! Спокойствие!

Но никто не обращал на него внимания. Все больше соседей, привлекаемых шумом, набивалось в комнату, и в ней уже трудно было пошевельнуться. Наконец женщинам удалось увести донью Милью в спальню. Ей дали настоя цветов апельсинового дерева и уложили в постель. В первой комнате остались одни мужчины. Тогда лейтенант обратился к нам, пытаясь изобразить на лице улыбку:

— Давайте, ребята… Вы ведь были друзьями ефрейтора Рамиреса. Не так ли?

Никто не ответил. Между тем лейтенант продолжал:

— Ну ладно, ребята… Пока женщины успокоятся, вы помогите мне. Поставим вон тот столик посредине комнаты и установим на нем гроб.

Тогда впервые заговорил один из нас. Это был старый Сотеро Валье, который работал на пристани вместе с Артемио Рамиресом — умершим мужем доньи Мильи. Указав на ящик, покрытый американским флагом, он спросил лейтенанта:

— Это там?..

— Да, — ответил лейтенант, — в этом гробу покоятся останки ефрейтора Рамиреса. Вы лично знали ефрейтора Рамиреса?

— Он был моим крестником, — произнес Сотеро Валье так тихо, будто боялся, что ему помешают договорить.

— Ефрейтор Рамирес погиб при исполнении служебных обязанностей, — сказал лейтенант, и больше никто не произнес ни слова.

Происходило это около пяти часов дня. Вечером комнату снова заполнил народ. Теперь приходили люди из соседних домов; они толпились в патио, в котором уже не было места, стояли на тротуаре возле дома. Те, кто был в доме, пили кофе, который разносила одна из соседок. Из других квартир были принесены стулья, но большинство оставалось стоять: так мы занимали меньше места.

В спальне женщины продолжали утешать донью Милью. Одна из соседок то и дело выходила из комнаты: то за водой, то за нашатырным спиртом или кофе и при этом информировала нас:

— Она немного успокоилась. Думаю, что скоро уже сможет выйти.

Четыре солдата с ружьями «на плечо» несли почетный караул: по двое с каждой стороны столика, на котором был установлен ящик, покрытый флагом. Лейтенант стоял впереди, спиной к столику и к своим солдатам, слегка расставив ноги и заложив руки за спину. Когда принесли кофе, кто-то предложил лейтенанту чашечку, но он отказался, заявив, что не может нарушать почетного караула. Старый Сотеро Валье тоже отказался от кофе. Он сел напротив столика и за все время не произнес ни слова. Взгляд его был прикован к ящику. Выражение глаз старика было странным: казалось, он смотрит и ничего не видит.

Когда в четвертый раз принесли кофе, он поднялся со стула и подошел к лейтенанту.

— Послушайте, — сказал он, не глядя на офицера, по-прежнему устремив взгляд на ящик. — Вы говорите, что в этом ящике мой крестник Мончо Рамирес?

— Да, сеньор, — ответил лейтенант.

— Но… как же… в таком маленьком ящике?

Лейтенант пояснил, с трудом подбирая слова:

— Да… но… видите ли, в нем находятся лишь останки ефрейтора Рамиреса.

— Вы хотите сказать, что… что там только то, что нашли…