Современные рассказы о любви. Адюльтер
Шрифт:
Хорь был подонок, четкий и насквозь ясный.
Федор стряхнул крутившиеся по кольцу мысли, встал и пошел в палату мальчиков. Там явно вызревал второй центр влияния, и Ангел пока что в этот процесс не вмешивался.
Он открыл дверь, и на него свалились его же собственные сапоги. Каблук больно задел ухо.
Конечно, это снова засранец Печенкин! За прошедшие дни Федор наладил собственную агентуру, в основном из маленьких приезжих, и они работали не за мзду, а по велению сердца. Так что информацией Седых всегда обладал
Лет Витьке Печенкину столько же, сколько Ангелу, но между ними нет ничего общего. Ангел похож то на киношного злодея, то и впрямь на ангела. Витя Печенкин всегда похож на садиста и мелкого завистливого жулика, кем на самом деле и являлся. Витя – тоже из приезжих, задавленных аборигенами в самом начале. И если сейчас ему дают открыть пасть – значит, это не случайно.
Федор усмехнулся, вдруг разгадав, в общем-то, нехитрый замысел Ангела. Это называется «проверка на дорогах». Сначала в бой пускают фуфло типа Печенкина. И смотрят на реакцию.
Ну пусть смотрят.
В палате никого не было, и Федор быстро смастерил пионерский ответ. В ход пошли пятилитровый бидон с водой, чернила, зеленка, веревка и колесико.
За одежду обиженного Седых не боялся: торс у всех был обнажен, а штаны Печенкина были того цвета, при котором немножко чернил и зеленки уже ничего не изменят.
Федор послал человека за Печенкиным, а сам улегся на свою койку (он спал в мужской палате, а Сиднева – в девчоночьей: считалось, что так они предохраняют воспитанников от дурного влияния и днем и ночью). Срабатывания мины на постороннем Седых не боялся: ребятам было жестко запрещено заходить в палату в неурочное время.
Подумав, Федор все же слез с койки и, покинув палату через окно, притаился в теньке напротив двери барака. Через минуту мимо него пролетел Печенкин с адъютантами.
А еще через минуту вылетел обратно, здорово похожий на черта. Радостный детский смех огласил окрестности. Печенкин врезал пару раз тем, кто помладше, но Ангел, Хорь и некоторые другие ржали в свое удовольствие.
Причина была весомой: такого грязного полудурка Федор не видел ни разу в жизни.
Все, с этим покончено. Волчонок, обсмеянный стаей, уже никогда не станет ее вожаком.
Чем больше Седых смотрел на детей, тем больше удивлялся и расстраивался. Лишь малая их часть – подонки. И возраст здесь ни при чем: подонок – он и в десять лет подонок. Есть некоторое количество «отрицалова», которые, попади они в другие условия, тоже стали бы нормальными. И, наконец, значительная часть контингента – просто хорошие ребята.
Когда не в стае.
А когда в стае – все зависит от «коллективного бессознательного». И от вожака. Либо от его настроения в данный момент. А то и убить могут.
Федор диву давался, глядя, как они отмякают, получив крошечную порцию обычного внимания и тепла. Ленка Сиднева привезла в отряд всех своих кукол, и девочки, которые давно умеют профессионально предохраняться от беременности, часами играют с придурошными Барби!
Ленка – добрый человек. Но слишком впечатлительный. Целый день она возится с «контингентом», а ночью выплакивается Федору в жилетку. Эту изнасиловал отчим, а ту – вообще родной отец! В Ленкином нормальном мозгу никак не укладывается, что «родной» или «неродной» – не имеет никакого значения для того, кто каждый день мешает «бормотуху» с политурой. Такой и родную мать изнасилует – не поморщится. Недаром есть точное выражение: мозги пропил. А без мозгов запретов нет. Собак ведь никто подонками не считает, просто паскудное слово «инцест» заменили вполне благопристойным «инбридинг».
Кстати, то, что они с Ленкой не упускают возможности получить удовольствие друг от друга – при этом не строя никаких иллюзий насчет любви и не имея никаких далекоидущих планов, – это скотство или удовлетворение естественных потребностей? Другими словами, это по-человечьи или по-собачьи?
Федор даже лоб наморщил, попытавшись ответить на заданный самому себе вопрос. Ответ не вытанцовывался. С Ленкой легко и приятно, главное, чтоб без последствий, тьфу-тьфу. Но хотелось бы Федору, чтоб его будущая, пока ему неизвестная жена сейчас с каким-нибудь неведомым Петей или Васей вела себя так же? Избави бог!
Кстати, вчера, когда они с Ленкой пошли «погулять» за территорию (объяснив, что направились в сельсовет позвонить, – в лагере телефона не было), у выхода наткнулись на Олю. Она, заметив их двоих, спешащих к калитке, специально сделала крюк и прошла им навстречу. А Федор, словно чего-то устыдившись, вдруг «вспомнил» про неотложные дела в отряде и вернулся.
Оля возвращение Федора отметила, улыбнулась даже. Вторая Оля, не та, которая постоянно хохотала.
Странно, но Федору было приятно.
И вчера, только уже поздно вечером, произошла еще одна история, следы которой разбросаны по всему Федорову телу.
По приезде в лагерь Федор ввел в практику стремительные ночные походы. Мастер по спортивному ориентированию, Федор очень любил лес и никогда его не боялся. Ни темного, ни светлого, дневного. Этому же он хотел научить вверенных ему городских бедолаг.
Плюс еще одна, не лежавшая на поверхности идея: днем дети бегают по хозяйству, их муштруют на строевой, они занимаются в трех кружках. К вечеру они ног не чуют, тем более что спать днем, в «тихий час», считается «западло».
(Насчет «западло» – отдельная тема. Такой причудливой – но жестко исполняемой! – смеси «понятий» и «законов» Федор и у взрослых зэков не видел. А он на многое в этой жизни насмотрелся: отец был заместителем начальника колонии строгого режима. Так, например, дети не ели красных фруктов. За «козла» дрались не на жизнь, а на смерть. За базар, даже случайный, держали ответ по всей строгости. Но это – мелочи. Беда в том, что таких «законов» были сотни и нарушивших, даже по незнанию, ожидали большие неприятности, а то и несчастья.)