Современный детектив ГДР
Шрифт:
— Отпечатки пальцев обнаружены?
— Он был в резиновых перчатках.
— Похоже, что действовал профессионал. И следовательно, нельзя полностью исключить, что это была обычная кража со взломом. Мы до сих пор даже не можем с уверенностью сказать, все ли вещи целы.
— Лично я с трудом допускаю такой вариант, — возразил Арнольд. — Слишком многое говорит против. А кроме того, существует и еще одна возможность, которую мы до сих пор не принимали в расчет. Вся эта история со взломом есть не более как обманный финт, чтобы уверить нас, будто аппарат подброшен таинственным незнакомцем.
Николаи поднял голову, сдвинул брови, но потом одумался и засмеялся:
— Никак не могу привыкнуть к тому, что вы никого конкретно не имеете в виду, — сказал он. — Против вашей сокрушительной логики нечего возразить.
Крейцер поддержал его. Он с облегчением констатировал, что Николаи перестал выходить из себя всякий раз, когда его в чем-нибудь заподозрят.
— У нас есть еще несколько нерешенных вопросов, которые касаются вашего сына. Если вы не будете против, мы хотели бы тут же с этим и покончить.
— Прошу прощения, — перебила госпожа Николаи, — если я вам больше не нужна, я охотно вышла бы на солнышко.
— Разрешите вам помочь?
Не успел Крейцер подняться, как Дитер вскочил и помог матери выйти на балкон.
— Давайте перейдем в гостиную, — предложил Николаи, — чтобы нам никто не мешал.
Когда все четверо уселись в кресла вокруг курительного столика и сигара Николаи уже дымилась, Крейцер заговорил снова:
— Речь пойдет о деле малоприятном. К сожалению, интересы следствия настоятельно требуют ничего не замалчивать. Мы с великой неохотой поднимаем эту тему, и я просил бы вас… известную неловкость… — Он замялся в поисках подходящего слова.
Николаи махнул рукой.
— Полноте! Мы по собственной дурости впутались в эту историю, так что спрашивайте без церемоний, и пусть это как можно скорей останется позади. Мой драгоценный сынок только что исповедовался передо мной, и потому я догадываюсь, о чем пойдет речь. Даже вообразить трудно, что может натворить один такой лоботряс за спиной у отца.
Крейцер обратился к Дитеру:
— Вы иногда пользовались машиной без ведома отца, не так ли? А где вы брали ключи?
— Ну, с ключами это проще простого. У Гехта в мастерской висит целая связка ключей, и Бруно втихаря подобрал для меня подходящие. Я их уже вернул.
— Ну что ж, вполне приемлемое объяснение. Вопрос второй: почему вы утаили от нас, что знакомы с Вольфгангом Першке?
— То есть как это утаил? Я и сейчас не могу припомнить, чтобы когда-нибудь слышал это имя.
Крейцер со вздохом покачал головой.
— А у нас есть доказательства, что вы знаете Першке. Он тот самый вор, который ограбил тельтовский магазин. Вчера товарищ Арнольд побывал у Першке в исправительной колонии, и тот подтвердил, что очень даже хорошо вас знает по мотоклубу.
— Так вы про Муньо? Наконец-то я понял! Конечно, я с ним знаком. Значит, его зовут Вольфганг Першке. А я знал его только по прозвищу. Да во всем клубе ни один человек не называл его Вольфганг или там Першке. Все Муньо да Муньо.
Крейцер поглядел на него с удивлением и чуть недоверчиво.
— Ладно, примем это за основу, тем более что в данный момент это не так уж и важно.
— Само собой. Такая халупа, зеленого цвета, очень заброшенная, а расположена как раз за гехтовским участком. Я не раз встречал там Муньо.
— Хорошо. Теперь подытожим: Першке спрятал краденое на даче, пишущая машинка «Эрика» и фотоаппарат «Пентина» были похищены уже оттуда. На краденой машинке надпечатывались конверты для Кранепуля и Ленкейта, а мы ее обнаружили у фрейлейн Альвердес, причем узнали, что машинку принесли вы. Далее мы узнали, что эта машинка при более чем загадочных обстоятельствах появилась у вас в доме до начала серии афер. Когда же мы брали образцы шрифта со всех имеющихся у вас в доме машинок, никто почему-то не вспомнил про «Эрику». — Крейцер перевел духи продолжал — Это еще не все. У вас есть темно-синяя «ява», серый кожаный комбинезон и красный шлем. В тот момент, когда некий молодой человек в таком облачении появился у господина Кранепуля, чтобы подыграть своему напарнику, вы, согласно показаниям фрау Оверман и фрейлейн Альвердес, находились неподалеку от места происшествия. Другими словами, факты подобрались так, что даже слепой увидит, в чем дело. Какие же выводы можно сделать из вышеизложенного?
Прежде чем Дитер успел ответить, поспешил вмешаться доктор Николаи.
— Мне все это представляется в высшей степени загадочным, но звучит так, будто вы всерьез подозреваете Дитера. Не могу не признать, улики столь многочисленны, что из них вполне складывается доказательство вины Дитера. Таковы ли ваши намерения, господин лейтенант? Крейцер рассмеялся.
— Нет и нет, господин доктор. Ни в наши задачи, ни в наши намерения не входит подгонка улик. Напротив, мы хотим найти истинного виновника и одновременно всеми силами помочь невиновным, навлекшим на себя подозрения, освободиться от них.
— Звучит весьма успокоительно. Должен ли я из ваших слов заключить, что вам уже известно, кто преступник?
— Хотим так думать. Наш разговор, как и обычно, обогатил нас ценными сведениями, которые, будем надеяться, и послужат окончательными доказательствами. Больше я пока сказать не могу. Говорить о результатах еще не завершенного следствия не положено. Но вы услышите о нас в самом ближайшем времени.
Крейцер и Арнольд поднялись. Николаи проводил их до дверей. Когда церемония прощания уже была завершена, Николаи осторожно удержал Крейцера за рукав и тихо сказал:
— Поначалу я ужасно злился на вас. Вы, наверно, это заметили. Но теперь я даже рад, что все сложилось именно так. Вечно разрываться между женой и Бригиттой — состояние невыносимое. А принудить себя к разрыву не хватает сил, человек слаб, нужен толчок извне, иначе не выйдет. Кстати, жена все время знала про Бригитту, это я, осел, воображал, будто от нее можно что-нибудь скрыть. Просто она молчала, не считая себя вправе упрекать меня. — Николаи вздохнул и перевел грустный взгляд на кончик своей сигары. — Бригитта, судя по всему, отлично приспособилась к новым обстоятельствам, — продолжал он. — Как я слышал, она намерена выйти замуж за некоего доктора Вейнтраута, сослуживца по институту. Пожалуй, так оно будет лучше для нас для всех.