Современный детектив ГДР
Шрифт:
Незнакомец, которого воображал себе Метцендорфер, был вор, мелкий жулик, мошенник самого низкого пошиба и вполне мог забраться на дачу Брумеруса.
А Альтбауэр — разве он походил на воришку, который вместе с сообщником или сообщницей врывается в чужой дом, чтобы стянуть, так сказать, белье с веревки? Нет, он не походил на него!
Открывая дверцу машины, Метцендорфер оторопел: его осенила некая мысль. Спустя несколько минут он изучал на почтамте указатель дорог.
3
Сухая особа, обслуживавшая адвоката, наблюдала за ним, покуда он
Тем не менее Метцендорфер не торопился. Он смахнул со лба рыжую прядь и еще раз просмотрел список, прежде чем достал записную книжку и записал туда заголовок «Баварская стража», ответственный редактор Хебзакер.
Поблагодарив ее и пожелав ей всего доброго, он вернул список сухой особе, которая молча сунула его под стойку, все еще занятая своими зубами.
Когда Метцендорфер проехал мангеймский автомобильный мост через Неккар и повернул на Гейдельберг, он стал взвешивать оставшиеся возможности. Он мог вернуться домой и пренебречь результатами своих поисков, сделать вид, словно он вовсе не ездил во Франкфурт, чтобы найти следы человека по фамилии Альтбауэр. Он мог сложить веером добытые карты и предложить комиссару Гролю сыграть; ему было, правда, ясно, что толку от этого будет немногим больше, чем от возвращения домой: в таком положении Гроль вряд ли позволит ему взять взятку; проигрыша не миновать. Он мог, наконец, — он взглянул на часы на щитке приборов — еще раз рискнуть и поискать новых следов; но дорога туда, где он, может быть, на них нападет, была далека, к тому же он был уверен, что встретит противников, которые не побоятся сыграть и крупно. А он уже устанет и, может быть, даже потеряет там несколько дней, чтобы в конце концов оказаться перед такой же пустотой, как сейчас.
Была ли это пустота? Всего несколько секунд назад он ответил бы: да. Но вдруг он усомнился в этом.
Он видел себя мчащимся по автостраде среди сотен других машин, и даже сейчас, днем, эти предупредительные, эти угрожающие надписи действовали ему на нервы: 100 километров! 100 километров! Мысли его ушли в сторону: зачем вообще выпускать более быстрые машины? Зачем ему покупать новый автомобиль? Его «мерседес» все еще легко брал барьер предельной скорости! Так почему он вообще собирался приобрести «боргвард изабеллу»? Неужели, сидя рядом с Брумерусом, он тоже проникся заботой о престиже?
Ах да, Брумерус! Он мысленно снял перед ним шляпу. Порядочный малый! Несмотря ни на что! История, в которой тот был замешан, оставалась неприятной, и вина его во всех осложнениях сомнению не подлежала. Но, набросившись на комиссара из-за заметки в скандальной газетенке — и по праву, сказал себе адвокат, ведь заметка была противная и причиняла ущерб деловой репутации, — он не стал больше нападать на него. Брумерус не подал жалобу на Гроля, он избавил чиновника от неприятных объяснений с начальством.
Кстати, Брумерусу тоже, наверно, любопытно, что за птица этот непрошеный гость его дачи. Метцендорфер подумал о том, когда ему представится случай проинформировать на этот счет Брумеруса.
Показалась башня Гейдельбергского замка.
Метцендорфер все еще не знал, какое решение он примет сегодня.
Глава восьмая
1
Фоторедактор Венцель Мария Даллингер, 48 лет, католического вероисповедания, женатый, отец пяти дочерей, привык, публикуя снимки, снабжать их подписями в манере журнала «Шпигель». Он считал эту манеру современной, а современным, как ему давно стало ясно, он обязан был быть, чтобы удержаться на своем месте и не уступить его пройдохам-мальчишкам, вертевшимся в редакции и метившим на повышение по службе.
Он, Венцель Мария Даллингер, щеголявший большой, с блюдце, тонзурой в темно-каштановых волосах, родившийся и конфирмованный в Пассау, сочетавшийся здесь гражданским и церковным браком и здесь же, в Пассау, произведший на свет своих детей, повидал мир как турист лишь один раз, съездив после войны в Париж, зато как солдат побывал довольно далеко на Востоке (но об этом он не любил вспоминать); своей осведомленностью в экономических, политических и социальных проблемах Востока и Запада, Севера и Юга он был обязан, следовательно, почти целиком своей редакторской деятельности в «Баварской страже», первоначально чисто местной газете, которая лишь в последние годы, благодаря честолюбию ее владельца и главного редактора, пыталась распространить свое влияние до Мюнхена, Регенсбурга и дальше, хотя пока что прозябала во франконской глуши. В этом честолюбии Венцель Мария Даллингер усматривал опасность для себя. Он не хватал звезд с неба, и связей с сильными мира сего у него не было, он с великим трудом пробился от должности репортера немудреной газетки сперва к должности стажера, затем — редактора местной хроники и, наконец, к должности редактора-иллюстратора.
Сгребая в архиве конверты, битком набитые фотографиями, он тихо вздохнул. Он думал, как, не имея снимков с места происшествия, проиллюстрировать столкновение легковой машины с поездом на переезде без шлагбаума. Он отказался от этой затеи, хотя в ушах его и застрял начальственный голос: «Люди не хотят читать, они хотят видеть!Мы живем в век зрения!» Это был голос Хебзакера, владельца и ответственного редактора.
Даллингер еще раз вздохнул, потянулся к телефону, сообщил редактору рубрики «Бавария» о своей неудаче, терпеливо выслушал, морщась, его сдержанную брань — «Баварская стража» была газетой христианско-католической — и осторожно положил трубку. В этот момент в дверь постучали.
Даллингер недовольно обернулся: пора идти домой, жена и дети ждали его к ужину. Стук прозвучал настойчивее. Даллингер не ответил, вместо этого он подошел к шкафу и вынул из него свое пальто. Он увидел, как, вежливо отворив дверь, в комнату вошел какой-то незнакомый ему человек, тощий, рыжеватый.
— Что вам угодно? — неприязненно спросил Даллингер.
— Я говорю с господином Даллингером? — спросил незнакомец.
— Именно с ним! — ответил Даллингер в обычном стиле равнодушных газетчиков и в той же манере прибавил — Только у господина Даллингера сейчас нет времени, он должен выполнить одно срочное задание редакции.
Незнакомец закрыл дверь.
— Метцендорфер, — представился он, — из Байрейта.
Редактор молча уставился на него и медленно надел пальто.
— У меня есть для вас, — продолжал Метцендорфер, — интересная серия фотографий. — Он подождал.
Даллингер по-прежнему молчал. У фоторепортеров и графиков всегда имелись для него исключительно интересные серии; а потом обычно оказывалось, что это ничтожные однодневки.
— Из Саудовской Аравии, — прибавил, подумав, Метцендорфер и поднял правую бровь.