Современный детектив ГДР
Шрифт:
Лицо Себастиана не дрогнуло.
Грисбюль удалился. Дверь бесшумно закрылась за ним.
2
Лоскутно-пестрая машина Грисбюля выглядела очень жизнерадостно среди скопища роскошных, большей частью черных автомобилей, стоявших у высотного здания. Ассистент отметил это с удовлетворением, выйдя из подъезда и шагая вниз по ступенькам. Любопытные, веселые, удивленные взгляды, которые скользили по нему, когда он неторопливо отпирал дверцу, он пожинал как богатый урожай. Он поворачивал ключ зажигания и нажимал на педаль с таким чувством, будто все эти солидные машины испуганно потеснились перед его честной колымагой, готовой погнаться за добычей.
Он
Себастиан, видит бог, был испуган. И пытался скрыть это. Значит, его, Грисбюля, утверждение соответствовало действительности. Но почему же тогда, размышлял он, директор так уверенно отрицал какое бы то ни было свое участие в проекте Альтбауэра, почему превратил разговор?
Ассистенту было ясно, что даже тень подозрения ставит под угрозу положение Себастиана как директора ГОТИБА. Наблюдательный совет акционерного общества знает, что, ознакомившись с проектом Альтбауэра по поручению ГОТИБА, Себастиан этот проект отклонил. Если же сам он все-таки участвовал в нем, то не значит ли это, что он отстранил акционерное общество от участия в прибыльном предприятии только для того, чтобы обеспечить выгоды такого участия лично себе? Одно это уже могло заставить Себастиана солгать. Значит, он пошел на риск, полагая, что Грисбюль бил только в эту точку — как оно на самом деле и было. Но в каком предприятии Альтбауэра мог вообще участвовать Себастиан? В лучшем случае в том проекте, который Альтбауэр предложил ему для ГОТИБА около трех лет назад. Но этот проект, как Грисбюль узнал от Метцендорфера, расстроился. Стало быть, не последовало и регистрации фирмы.
В плане, который Альтбауэр привез во Франкфурт на этот раз, Себастиан мог участвовать на основании прежних соглашений. Ничего не значило, что он не принял Альтбауэра: ведь Альтбауэра собирались выставить, а наличие в портфеле неизвестного посетителя каких-то бумаг, может быть предварительного договора, указывало на то, что договора, имеющего законную силу, еще не существовало. В этом случае Себастиан мог быть более или менее уверен, что его не уличат, если он будет отрицать свои деловые связи с Альтбауэром. Но было вполне возможно, что совещание Себастиана с Альтбауэром состоялось в другом месте, а не в неподходящих для этого и, пожалуй, даже опасных, с точки зрения директора, стенах ГОТИБА. Возможно, что телефонный разговор понадобился лишь для того, чтобы условиться о свидании в каком-то третьем месте. Странно, правда, что при таких обстоятельствах Альтбауэр попросил Трициус позвонить неизвестному якобы от Себастиана. Впрочем, на это он мог решиться, предположив, что Себастиан участвует в заговоре против него.
Грисбюль включил первую скорость и плавно нажал на педаль газа. Размалеванная машина весело метнулась в просвет между роскошными автомобилями и, бодро подпрыгивая, выбралась из их траурного сборища. Пестрым фрегатом поплыла она в потоке машин. Ассистент насвистывал. Он был доволен. Замешан ли Себастиан в этом деле или не замешан, он, Грисбюль, на всякий случай назвал дату — девятнадцатое октября, — когда полиция снимет арест с дачи и адвокат Марана побывает на ней. Если кому-то захочется замести следы, он воспользуется этим днем или предшествующей ночью, коротким промежутком между снятием ареста и приездом Метцендорфера.
Плывя в потоке машин, Грисбюль не мог стряхнуть с себя заботы: свою миссию во Франкфурте он считал выполненной, но не было времени, чтобы вернуться в Нюрнберг, а тем более с заездом в Пассау. В Пассау он приехал бы поздно вечером. Поговорить с Хебзакером ему уже не удалось бы, это было ясно. Появись он опять в Нюрнберге, на него, вероятно, навалились бы новые дела, которые его волей-неволей задержали бы. Он сморщил лоб. Он увидел шляпу, качающуюся на вешалке.
Выезжая из Франкфурта и постепенно повышая скорость, он решил переночевать в Штутгарте и посетить издателя Хебзакера на следующий день.
3
С Хебзакером можно было либо дружить, либо враждовать. Третье исключалось. Все его знакомые знали это и вели себя соответственно.
Дружить с ним значило всего-навсего подвергаться его нападкам не по каждому поводу. Враждовать с ним значило годами служить мишенью для маленьких заметок в «Баварской страже». Каждая из них сама по себе была безобидна, как оспинка, но все вместе они обезображивали свою жертву, как оспенная болезнь. Жаловаться на них в суд было бессмысленно. Заметки Хебзакера были неуязвимы, они обычно содержали многозначительный оборот, «если верить слухам…». Кроме того, сутяжничество было страстью самого Хебзакера: больше всего, помимо своей газеты, он любил судебные дрязги. На его средства жили три адвоката — он мог себе это позволить, его жена была дочерью владельца пивоваренного завода, — пространные заявления которых писались обычно под его собственную диктовку и звучали соответственно: Хебзакер был баварцем, хотел им быть, подчеркивал это и потому всем грубил. Этой нарочитой грубостью он выручал в предвыборных боях министра своей христианско-католической партии, с которым его связывали общие интересы. А министр в свою очередь подбрасывал ему косвенные денежные подспорья и прямую информацию, каковой и пользовалась «Баварская стража».
Эти факты были известны, и Грисбюль тоже о них знал. Они не сбивали его с толку: он любил узнавать людей, а как ни примитивен был духовный облик Хебзакера, успеха тот умел добиваться, и тираж его газеты рос гораздо быстрее, чем росла его грубость. Грисбюль считал, что Хебзакер был тем человеком, который должен был участвовать в деле вместо Альтбауэра: этот грубиян как нельзя более подходил для того, чтобы «выпихнуть из седла» Альтбауэра. Чем платил Хебзакер за любезность своего министра, не частью ли своей доли в ожидаемой наживе, — это помощника не интересовало. У него была одна цель — узнать, кто был тот второй человек, что находился на даче в момент убийства Альтбауэра. Хебзакер? Этот вполне мог взять на себя прямые переговоры неприятного свойства: он способен был провести их с нужной твердостью и пригрозить, что позаботится о неодобрении проекта министром, которое означало для Альтбауэра полный провал.
Альтбауэр, насколько знал его Грисбюль по всем описаниям, сперва оказал бы упорное сопротивление, но в конце концов удовлетворился бы какой-то компенсацией. Хебзакер был достаточно тверд, чтобы отделаться от Альтбауэра грошами и вдобавок еще поторговаться из-за этих грошей. Думая о Хебзакере, ассистент испытывал любопытство: как выглядит этот человек? Он не мог представить себе его.
Примерно в полдень Грисбюль приехал в Пассау. Несмотря на свое нетерпение, он не направился к Хебзакеру сразу, а завернул в закусочную, чтобы как следует подкрепиться. Без основательной порции клецок в желудке он никак не справился бы с Хебзакером.
4
Потом, однако, создалось впечатление, что Хебзакер совсем не такой, каким его изображают.
Вопреки ожиданию, Грисбюлю не понадобилось прилагать никаких усилий, чтобы добиться аудиенции; он прождал всего пять минут в приемной, где ему предложили для чтения «Пассаускую почту», иллюстрированный журнальчик Хебзакера, который пока еще не давал своему издателю возможности тягаться с могучими конкурентами.
Да и все остальное вовсе не походило на аудиенцию.
Кабинет Хебзакера был лишен какого бы то ни было блеска. Здесь не представительствовали, здесь вели переговоры и работали. Комната была длинная, узкая, высокая, с одним-единственным окном, у которого косо стоял обращенный к входу письменный стол. Свет падал неудобно. Хебзакер сам, так сказать, заслонял себя от него. Мебель была с бору по сосенке: канцелярский шкаф с дверцами в виде жалюзи, полки, стулья не подходили друг к другу.
Хебзакер поднялся за письменным столом, когда Грисбюль вошел. Ассистент заметил, что кресло, на котором сидел Хебзакер, было деревянное, без обивки — спартанское.